— Я не знаю, то ли я тронута тем, какой ты открытый сейчас, то ли обижена тем, какой ты закрытый вообще.
— Ну ты же слышала Сэма: "Быть и не быть".
Джулия протерла стол и повесила посудное полотенце на кран.
— Что теперь?
— Ну, — сказал Джейкоб, вынимая телефон из кармана, чтобы посмотреть время. — Три часа, спать ложиться еще рано.
— Устал?
— Нет, — ответил Джейкоб. — Просто привык уставать.
— Не знаю, что это значит, но ладно.
— Воск топил мосты.
— А?
— По-моему, эти слова ничего не значат. — Джейкоб уперся ладонью в стол и продолжил: — Это ты, конечно. То, что Сэм сказал.
— Что он сказал о чем?
— Ты поняла. О том, кого бы он выбрал.
— Да, — сказала Джулия, по-доброму улыбнувшись. — Конечно я. Вопрос в том, кто из них перебежчик?
— Это вполне могло быть хитростью, средством психологической войны.
— Наверное, ты прав.
Они вновь посмеялись.
— Почему ты не попросила меня не лететь в Израиль?
— Потому что после шестнадцати лет и без слов все понятно.
— Смотри! Еврейский ребенок плачет.
— Смотри! Глухая дочь фараона.
Джейкоб сунул руки в карманы и сказал:
— Я знаю язык глухих.
Джулия рассмеялась:
— Что?
— Я вполне серьезно.
— Да ну тебя.
— Я знал его еще до того, как мы с тобой познакомились.
— Ты полное трепло.
— Не-ет.
— Покажи знаками: Я полное трепло.
Джейкоб показал на себя, затем провел открытой правой ладонью над сжатой в кулак левой, затем поставил правую ладонь вверх оттопыренным большим пальцем, захватил его в кулак левой рукой и движением вверх снял кулак с пальца.
— И как я могу проверить, не дурачишь ли ты меня?
— Не дурачу.
— Покажи: Жизнь длинна.
Джейкоб сложил пальцы на обеих руках, как складывают дети, изображая пистолет, показал указательными пальцами себе на живот, затем провел ими вдоль туловища до горла. Потом вытянул левую руку, правый указательный поднес к левому кулаку и провел им от запястья до локтя.
— Постой, ты что, плачешь? — спросил Джейкоб.
— Нет.
— Но собираешься?
— Нет, — ответила Джулия. — А ты?
— Я-то всегда готов.
— Покажи: Смотри! Еврейский ребенок плачет.
Джейкоб поднес правый кулак к лицу примерно на уровне глаз, выставил указательный и средний пальцы и качнул рукой вперед — два глаза, движущихся в пространстве. Потом провел указательными пальцами по щекам по очереди — сначала одним, потом другим, будто рисуя слезы. Потом правой рукой огладил воображаемую бороду. Затем сложил колыбель из рук, скрестив их на уровне живота ладонями вверх, и покачал ее вперед-назад.
— Гладить бороду? Это знак для еврея?
— Для еврея, для иудея. Да.
— Этот знак умудряется быть одновременно антисемитским и мизогинным.
— Уверен, ты в курсе, что большинство нацистов были глухими.
— Да, я знала.
— И большинство французов, и англичан, и испанцев, и итальянцев, и скандинавов. Почти все, кроме нас.
— Вот поэтому твой отец постоянно кричит.
— Точно.
Джейкоб рассмеялся.
— И кстати, для скупого — тот же самый, что для еврея, только в конце еще сжимается кулак.
— Иисусе.
Джейкоб вытянул руки в стороны и наклонил голову к правому плечу.
Джулия засмеялась и сжала губку в кулаке так, что костяшки побелели.
— Я вообще не знаю, что сказать, Джейкоб. Не могу поверить, что ты держал в тайне целый язык.
— Я не держал в тайне. Просто никому не говорил.
— Почему?
— Когда сяду за мемуары, я назову их "Книга тысячи почему".
— От такого названия люди станут думать, будто там какие "почемудрости".
— Пусть думают.
— А я думала, ты их называешь "Библия". — Джулия выключила радио, которое неведомо сколько вещало на нулевой громкости. — В разных странах языки глухих разные, правильно?
— Да.
— И как будет еврей на еврейском языке глухих?
— Не имею понятия, — ответил Джейкоб.
Он вынул телефон и набрал в "Гугле": "Знак для еврея на еврейском языке глухих". Повернув телефон экраном к Джулии, он сказал:
— Такой же.
— Грустно.
— Вот да.
— Сразу в нескольких смыслах.
— А ты бы какой предложила? — спросил Джейкоб.
— Ну, звезда Давида потребовала бы феноменальной гибкости пальцев.
— Может, ладонь на макушке?
— Неплохо, — заметила Джулия, — но опять не включает женщин. И огромное большинство еврейских мужчин, которые, как и ты, не носят кипу. Может, ладони, сложенные, как книга?
— Совсем неплохо, — одобрил Джейкоб, — но разве неграмотные евреи не евреи? А младенцы?
— Я имела в виду не чтение, а книгу. Может, Тору. Или Книгу жизни. Как показывают жизнь?
— Ну, как жизнь длинна?
Джейкоб снова сложил из пальцев пистолеты и провел указательными пальцами вверх по торсу.
— Ну, вот, вроде такого, — сказала Джулия, складывая ладони перед собой, раскрывая их, будто книгу, и потом поднимая раскрытые ладони вдоль туловища, как бы проталкивая книгу сквозь собственные легкие.
— Я подниму вопрос на следующей конференции сионских мудрецов. А какой будет знак для нееврея?
— Для нееврея? Да на хер такой нужен?
Джулия рассмеялась, следом за ней и Джейкоб.
— Не могу поверить, что ты знал язык и ни с кем не поделился.
Элиэзер Бен-Йехуда в одиночку возродил иврит. Не в пример многим сионистам, он мечтал построить государство Израиль не как дом для еврейского народа. Он хотел, чтобы его язык обрел дом. Он знал, что без государства — где евреи будут торговаться и проклинать, принимать светские законы, заниматься сексом — язык не выживет. А без языка в конце концов не станет и народа.
Сын Бен-Йехуды, Итамар, стал первым после более чем тысячелетнего перерыва носителем иврита. В детстве ему запрещали говорить на других языках и слышать речь на других языках (отец однажды выбранил мать Итамара за колыбельную на русском языке). Родители не разрешали ему играть с другими детьми — ведь ни один из них не говорил на иврите, — но чтобы он не чувствовал себя совсем одиноким, подарили собаку по кличке Маэр, что на иврите значит "быстрый". Своего рода насилие над ребенком. И при том, может быть, он еще больше, чем его отец, сделал для того, чтобы современный еврей впервые рассказал похабный анекдот на иврите, впервые сказал другому еврею "Иди на хер!" на иврите, впервые стенографировал в суде на иврите, сгоряча выкрикнул обидные слова на иврите, застонал от наслаждения на иврите.
