Воздушное пространство страны должно было открыться для прибывающих рейсов, и пассажирские аэробусы, освобожденные от кресел, чтобы принять на борт больше народу, будут один за другим вылетать с аэродромов Нью-Йорка, Лос-Анджелеса, Майами, Чикаго, Парижа, Лондона, Буэнос-Айреса, Москвы и других крупных центров концентрации еврейского населения.
И заправлять самолеты будут только перед самым взлетом, ведь никто не знал, даже приблизительно, какова будет их загрузка.
Сегодня я не мужчина
— Нам нужно кое-что обсудить по-семейному, — сказал Сэм.
Это было вечером накануне его поспешной бар-мицвы. Через двенадцать часов должна была начаться доставка блюд для праздничного стола. И немного спустя ожидались те немногочисленные родные и друзья, что смогли принять приглашение, отправленное за столь недолгое время до события. А потом он станет мужчиной.
Макс и Бенджи сели на кровать Сэма, ногами упершись в пол, Сэм же устроил свои девяносто два фунта в любимом крутящемся кресле — любимом за то, что диапазон его движений давал ощущение могущества, и любимом за то, что прежде оно принадлежало отцу. Экран стационарного компьютера Сэма мерцал — через Синай двигалась армия.
С родительским тактом Сэм изложил соответствующую возрасту слушателей версию событий вокруг отцовского телефона и сделанные им — из обрывков разговора, подслушанного Максом в машине, из рассказа Билли, что-то видевшей на конференции "Модель ООН", из собственных наблюдений — выводы об отношениях их матери с Марком. ("Я не понимаю, что здесь такого, — сказал Бенджи. — Люди все время целуются, и это же хорошо?") Сэм пересказал, что подслушала Билли из разговора-репетиции их родителей (это подтверждалось сведениями, которые разнюхал Макс) и что сообщил ему Барак о решении их отца отправиться в Израиль. Все знали, что Джейкоб солгал, сказав, будто Джулия ночевала на объекте реконструкции, но в то же время они чувствовали: он и сам не знает, где она на самом деле была, потому никто об этом не заговаривал.
Сэм частенько фантазировал, как убивает братьев, но бывало, представлял и как он их спасает. Эти два противоположных стремления его раздирали с тех пор, как у него появились братья. Теми же руками, на которых качал маленького Бенджи, Сэм хотел переломать ему ребра, и острота этих сосуществующих импульсов определяла его братскую любовь.
Но не теперь. Теперь он хотел только нянчить их. Теперь в нем не было ни собственничества, ни ревности к их успехам, ни обжигающей беспредметной досады.
Когда Сэм добрался до кульминации — "Скоро все изменится", — Макс расплакался. Сэм инстинктивно хотел было сказать: "Смешно, смешно", но возобладал более сильный рефлекс, и он произнес: "Понимаю, понимаю". Когда расплакался Макс, расплакался и Бенджи — как будто переполненная емкость излилась в другую переполненную емкость, переполнив ее.
— Дело дрянь, — заключил Сэм. — Но все будет нормально. Мы просто не позволим, чтобы это произошло.
Бенджи проговорил сквозь слезы:
— Не понимаю. Целоваться приятно.
— А что мы сделаем? — спросил Макс.
— Они откладывают все до тех пор, пока не пройдет моя бар-мицва. Они собирались сообщить нам про развод только после нее. Папа собирался переехать после бар-мицвы. А теперь он после бар-мицвы думает лететь в Израиль. Так что я не буду проходить бар-мицву.
— Хороший план, — сказал Бенджи. — Ты умный.
— Но они возьмут и заставят тебя, — сказал Макс.
— Ну как они заставят? Зажмут мне нос, пока я не разражусь гафтарой?
— Засадят дома.
— И что?
— Лишат компьютера.
— И что?
— Тебе будет плохо.
— Да не будет.
— А ты мог бы убежать? — предложил Бенджи.
— Убежать? — в один голос переспросили старшие, и Макс не смог удержаться от восклицания:
— Джинкс!
— Сэм, Сэм, Сэм, — сказал Бенджи, освобождая брата от наложенной на него немоты.
— Я не могу убежать, — сказал Сэм.
— Только пока война не кончится, — уточнил Макс.
— Я вас, ребята, не брошу.
— А я буду без тебя скучать, — заявил Бенджи.
Когда родители сообщили Сэму и Максу, что у них появится братик, Джейкоб, сглупив, предложил, чтобы дети придумали ему имя — чудесная мысль, которая оборачивается ста миллионами идей, но ни одной хорошей. Макс быстро остановился на Эде-Гиене, в честь прихвостня Шрама из "Короля Льва", очевидно решив, что такую роль младший брат будет при нем играть: верного подручного. Сэм хотел назвать братца именем Пенный: это было третье слово, на которое упал его палец при беглом пролистывании словаря. Сэм собирался предложить первое же, но им оказались поборы, а вторым — амбивалентность. Беда была не в том, что братья не сошлись, а в том, что оба имени были великолепны — Эд-Гиена и Пенный. Чудесные имена, носить которые любой почел бы за особую честь и которые практически гарантируют носителю счастливую судьбу. Они бросили монету, затем решили бросить трижды, потом семь раз, и наконец Джулия, вполне в своем духе, нежно сложила бумажку с выигравшим вариантом в японского журавлика и пустила в открытое окно, однако заказала мальчикам футболки с термопереводной надписью "Братья Пенного" и, конечно, комбинезон с именем "Пенный". Осталась фотография, где все трое в этих брендированных одежках спят на заднем сиденье "вольво", который в порядке легко выполнимой уступки Максу был теперь назван "Гиена Эд".
Сэм хлопнул себя по коленям, поманил Бенджи и сказал:
— Я бы тоже скучал без тебя, Пенный.
— Кто пенный? — не понял Бенджи, забираясь к брату на колени.
— Ты едва им не стал.
Макса все это слишком будоражило, чтобы принять или дать какое-то определение.
— Если ты убежишь, то я тоже.
— Никто не убежит, — сказал Сэм.
— И я, — сказал Бенджи.
— Мы должны остаться, — сказал Сэм.
— Почему? — спросили братья.
— Джинкс!
— Бенджи, Бенджи, Бенджи.
Сэм мог бы сказать: "Потому что о вас нужно заботиться, а я сам не справлюсь". Или: "Потому что бар-мицва моя и только мне нужно удирать от нее". Или: "Потому что жизнь — не фильм Уэса Андерсона". Но вместо этого он сказал:
— Иначе наш дом совсем опустеет.
— Так и надо, — сказал Макс. — Так ему и надо.
— И еще Аргус.
— Возьмем его с собой.
— Он и до угла не сможет дойти. Куда ему в бега?
Макс уже отчаивался:
— Тогда усыпим его, а потом убежим.
— Ты бы убил Аргуса, чтобы не было бар-мицвы?
— Я бы убил его, чтобы прекратить жизнь.
