– Я знаю, что они есть, коммандант, – ответил я, – но не признаю полномочий вашего трибунала и попыток осудить человека, который является подданным ее величества британской королевы.
– Мы обсудили это возражение заранее, Аллан Квотермейн, – отозвался коммандант, – и сочли его не имеющим значения. Напомню вам, что в лагере на Бушменской реке, прежде чем отправиться с покойным Пьетом Ретифом к вождю Сиконьеле, вас назначили командовать зулусами, приданными отряду, и вы дали клятву переводить точно и быть верным во всем генералу Ретифу, его товарищам и делу, которое он защищал. Эта клятва, как считает суд, дает нам полномочия судить вас.
– Я не признаю ваших полномочий, – повторил я, – хотя не стану отрицать, что давал такую клятву. Прошу занести в протокол мое несогласие.
– Принимается, – сказал коммандант и принялся медленно и усердно выводить буквы на бумаге перед собой. Покончив с этим, он поднял голову и продолжил: – Обвинения против Аллана Квотермейна таковы. Будучи в составе посольства, которое недавно отправилось к королю зулусов Дингаану и которым командовал покойный коммандант и генерал Пьет Ретиф, обвиняемый тайно и преднамеренно подговаривал означенного Дингаана убить означенного генерала Ретифа и его товарищей и в особенности злоумышлял против Анри Марэ, своего тестя, и против Эрнанду Перейры, племянника последнего, причем имел ссоры с обоими персонами. Заключив соглашение с правителем зулусов относительно указанного убийства, обвиняемый затем добился того, чтобы его укрыли в безопасном месте, пока убийство совершается. Вы признаете себя виновным?
Когда я услышал эту откровенную ложь, меня охватил такой гнев, что я не сдержался и расхохотался в лицо судьям.
– Вы с ума сошли, коммандант? – воскликнул я. – Лишь безумец отважится утверждать подобное! На каких основаниях вы меня во всем этом обвиняете?
– Нет, Аллан Квотермейн, я не сошел с ума, – ответил коммандант, – но из-за ваших козней я потерял жену и троих детей, погибших под копьями зулусов, и этих страданий было вполне достаточно, чтобы лишиться рассудка. Что касается оснований и доказательств, вы все услышите в свое время. Но сперва я запишу, что вы не признаете себя виновным. – Он снова покорпел над листом бумаги. – Если вы согласитесь с перечисленными далее фактами, это сбережет нам немало времени, а в нынешних обстоятельствах его у нас немного. Верно ли, что, заранее зная о неизбежной гибели посольства, вы пытались избежать участия в его составе?
– Нет. Я ничего не знал о том, что произойдет с посольством, хотя и опасался дурного оборота событий. Ведь незадолго до того я вырвал своих друзей, присутствующих здесь, – я указал на семейство Принслоо, – из рук Дингаана. Я не хотел ехать в Зулуленд по другой причине, а именно потому, что в день отбытия посольства женился на Мари Марэ. И все же я отправился туда, в первую очередь из-за генерала Ретифа. Он был моим другом и попросил, чтобы я переводил для него.
Некоторые буры загомонили:
– Так и было, да, мы помним.
Однако коммандант, не обратив внимания ни на мой ответ, ни на голоса зрителей судилища, продолжал:
– Вы признаете, что были в плохих отношениях с Анри Марэ и с Эрнаном Перейрой?
– Да, – сказал я. – Анри Марэ приложил все усилия к тому, чтобы помешать моей женитьбе на его дочери Мари, обращался со мной, с человеком, который спас ему жизнь, чрезвычайно грубо, хотя я избавлял его самого и его товарищей от напастей на побережье залива Делагоа и позднее, в краалях Умгунгундлову. А Эрнан Перейра пытался отнять у меня Мари, которая любит меня. Более того, он покушался на мою жизнь, невзирая на то что я нашел его больным в пещере и спас. Хеер Перейра подкараулил меня в укромном месте и хотел застрелить. Вот следы его пули. – Я коснулся маленькой отметины на лице.
– Все так и было, этот мерзавец в него стрелял! – подала голос фру Принслоо, но ей велели соблюдать тишину.
– Вы признаете, что отправили послание своей жене, в котором просили ее и близких вам людей покинуть лагерь на Бушменской реке, поскольку на него скоро произойдет нападение, и особо подчеркивали важность сохранения тайны? После этого вы и ваш слуга-готтентот вернулись из Зулуленда, а все остальные, кто отправился вместе с вами, погибли.
Признаю, – ответил я, – признаю, что писал своей жене и просил ее уехать на ферму, где я строил дома, в чем вы сами можете убедиться, и предлагал взять с собой всех, кто захочет переселиться сюда, или ехать одной. У меня была причина так поступить. Дингаан сказал мне – в шутку или всерьез, не могу знать, – что он повелел похитить мою жену, ибо оценил ее красоту с первой же встречи и желает сделать ее одной из своих наложниц. Кроме того, я действовал с ведома и по поручению покойного генерала Ретифа, это явствует из его приписки к моему посланию. Также признаю, что сбежал, когда моих братьев убивали, и то же касается готтентота Ханса. Если вам будет угодно, я расскажу, как нам удалось скрыться и почему.
Коммандант сделал пометку на бумаге и объявил:
– Приглашается к клятве свидетель Эрнан Перейра.
Когда тот принес клятву, его попросили изложить свою историю.
Несложно вообразить, что история оказалась долгой и совершенно очевидно была подготовлена тщательно и заблаговременно. Перечислю здесь только наиболее черные измышления кузена Мари. Он уверял суд, что никогда не испытывал ко мне вражды и никогда не пытался ни убить меня, ни причинить какой-либо урон, но не отрицает, что чувствует себя уязвленным, ибо, вопреки воле ее отца, я похитил у него девушку, с которой он был обручен и которая впоследствии стала моей женой. В Зулуленде он остался потому, что знал: я женюсь на Мари, едва та достигнет совершеннолетия, и наблюдать это событие воочию было выше его сил. Пока он находился там, Дингаан и отдельные военачальники зулусов, еще до прибытия посольства, говорили ему, что англичанин снова и снова подстрекает короля к убийству буров, поскольку они изменили британской короне, однако Дингаан отказывался внимать этим настояниям. Когда Ретиф приехал с посольством, Перейра будто бы хотел предостеречь генерала насчет меня, но тот не пожелал слушать, будучи ослеплен привязанностью ко мне, как и некоторые здесь присутствующие. Тут португалец выразительно посмотрел на семейство Принслоо.
Далее началось худшее. Перейра сказал, что, чиня ружья для зулусов в одной из личных хижин короля, он подслушал разговор между мной и Дингааном, происходивший во дворе. Разумеется, я не подозревал, что в хижине кто-то есть. Суть разговора была такова: я снова просил Дингаана убить буров, а затем отправить зулусский полк на расправу с их женами и семьями. При этом якобы я прибавил, что мне нужно время, чтобы вывезти из лагеря девушку, на которой я женился, а также нескольких друзей, кого тоже следует пощадить, ибо я намерен стать своего рода вождем и, если позволит король, подчинить своей власти Наталь под покровительством и защитой Англии. На это Дингаан ответил, что предложения кажутся ему «разумными и мудрыми», и он непременно их обдумает.
Затем Перейра рассказал, как, выбравшись из хижины после ухода Дингаана, отыскал меня, принялся бранить за мои злодейства и объявил, что предупредит буров (именно так он и поступил, устно и в письменном виде). Я же велел зулусам его схватить, а сам пошел к Ретифу и наплел тому всяких небылиц относительно его, Перейры, что побудило Ретифа изгнать его из лагеря и приказать, чтобы никто из буров не смел с ним даже заговаривать. И тогда он сделал единственное, что ему оставалось, – отправился к своему дяде Анри Марэ и поведал тому не всю правду, но то, что узнал наверняка: про скорое нападение зулусов, которое угрожало гибелью дядюшкиной дочери Мари и всем бурам, проживающим с ней вместе.
