Справился я мигом, поскольку сразу захватил с собой скудные пожитки, а мешочек с драгоценностями лежал у меня в кармане. Тут начальник отряда, этакий тощий флегматик, равнодушно обратился к Гозе:
– Жене белого человека велено идти с ним. Где она?
– В хижине, конечно, где же ей еще быть, – спросонья ответил Гоза.
Тут я разъярился не на шутку, прежде со мной такого не случалось.
– Если ты о той метиске, которую мне подсунули, то да, она в хижине, и раз уж эта женщина идет с нами, можешь забрать ее себе, если хочешь.
Приняв уговор, флегматик влез в хижину, его, кстати, звали Индуду, вероятно, он или его отец стремились в полк Дуду. Вскоре оттуда глухо донеслись звуки борьбы и крики ужаса, нечто подобное я уже слышал, когда наблюдал, как раненный мной заяц скрылся в норе ошейниковой кобры. Вдруг все стихло, и появилась толстая растрепанная Кетье, а следом за ней этот змей Индуду.
Заприметив меня в компании вооруженных зулусов, служанка бросилась мне на шею с криками о помощи – вообразила, дуреха, будто ее собираются убить. Вцепилась в меня, словно осьминог своими щупальцами, и обмякла, а я не удержался на ногах под тяжестью одиннадцати пудов живого веса и рухнул на колени.
– Ах, – беззлобно заметил один зулус, – как она боится за своего любимого мужа.
С трудом освободившись от ее объятий, я схватил наугад какую-то бутылочную тыкву с водой и вылил ей на голову, а там оказалась вовсе не вода, а кислое молоко. Впрочем, оно подействовало не хуже, минуту спустя она очнулась. В густой маске из творога и сыворотки Кетье выглядела устрашающе. Как мог, я объяснил ей, что случилось. Потом Индуду и Гоза вытянули по пучку соломы с крыши и обтерли ее, а я тем временем пристроил ее вещи рядом со своими. Общими усилиями мы взгромоздили Кетье на лошадь, и путешествие началось. Зулусы с любопытством глядели на нас со всех сторон, пока мы пересекали границу их владений.
У городских ворот случилась заминка, и мне стало не по себе, ведь если я задержусь сверх положенного срока, то могу проститься с жизнью. Вполне возможно, Кечвайо передумал или уступил уговорам, приказав меня убить, поскольку я слышал и видел такое, чего белым знать не положено. Все время, пока мы ехали к переправе, меня не оставляли сомнения и я недоверчиво косился на каждого встречного и тех, кто нас нагонял, ожидая вестника судьбы.
Мои страхи не были беспочвенны, поскольку, как я узнал позже, Умнямана и остальные весьма решительно призывали короля убить меня, и именно по приказу премьер-министра нас задержали у городских ворот. Однако король оказался в этом вопросе – как и во многих других – честным человеком. Пусть он был робок в делах государства, зато не позволил причинить мне вред. Напротив, Кечвайо приказал всякого, кто тронет Макумазана, королевского гостя и вестника, предать смерти вместе со всем его домом.
Пока мы ждали, вокруг столпились женщины, и я невольно подслушал их разговор.
– Гляньте-ка, да ведь этот белый человек – Бодрствующий в ночи, – сказала одна. – Говорят, он может попасть в муху, сидящую на воловьем роге, с такой дали, что и не разглядишь. Он и ведьма Мамина любили друг друга. До сей поры по всей стране ходят легенды о ее красоте. Говорят, она и убила себя из-за него, потому как не желала состариться и подурнеть, а то бы он тогда от нее отказался. Все это я узнала от своей матери прошлой ночью.
«А мать-то твоя лгунья», – подумал я про себя, но открыто вступать в спор было ниже моего достоинства.
– В самом деле? – спросила ее любопытная подруга. – Видать, у Мамины был странный вкус, раз она полюбила этого уродливого коротышку с волосами цвета выгоревшей стерни и морщинистой кожей, словно ее содрали, высушили на солнце, а растянуть забыли. Правда, я слышала, ведьм привлекают всякие странности.
– Верно, – согласилась первая, – а теперь он старик, и выбирать не приходится. Новая его жена совсем не красавица, хоть и вымазалась в молоке, чтобы походить на белую женщину.
Женщины болтали, пока не прибежал гонец, судя по приветствию Индуду, от самого короля. Они о чем-то пошептались, и он велел нам двигаться дальше. Как раз вовремя, останься мы тут еще хоть немного, я бы проучил этих глупых сплетниц собственными руками.
О нашем странствии по стране зулусов рассказывать особо нечего, людей почти не осталось. Мужчин призвали в армию, женщины и дети покинули поселки, должно быть, их увели вслед за скотом в безопасное место. Лишь однажды нам повстречалось войско, пять тысяч воинов, они рассеялись по холму, словно стадо диких животных. Среди них были полки из Нодвенгу и Нокенке, вскоре им предстояло сражение при Изандлване. Начальники, статные и грозные туземцы, в сопровождении небольшого отряда подошли выяснить, кто мы такие. Они разглядывали меня с любопытством, одного я даже узнал, и мы перекинулись парой слов. Он сказал, что мне, последнему белому человеку в земле зулу, крупно повезло, потому как скоро их воины – при этом он кивнул на растекшуюся по холму орду – поглотят англичан и даже косточки от них не оставят. В ответ я сказал, мол, поживем – увидим, ведь у англичан тоже хороший аппетит, а он рассмеялся и сказал, что англичане и в самом деле сделали первый очень маленький укус, намекая на первую схватку.
– Что ж, прощай, Макумазан, – сказал туземец напоследок, – надеюсь, мы встретимся на поле боя, тогда и поглядим, бегаешь ли ты так же хорошо, как стреляешь.
– Лучше бы нам не встречаться, – потеряв терпение, ответил я, – иначе обещаю, что застрелю тебя и ты больше ничего не увидишь, кроме врат в мир духов.
Упомянул я этот разговор лишь затем, что по какому-то странному стечению обстоятельств и в самом деле убил этого зулуса в битве при Изандлване. Звали его Симпофу.
Все эти дни я брел под палящим солнцем и проливными дождями. Толстая Кетье отказалась идти пешком, и я отдал ей свою лошадь. Мысли о погибших друзьях буквально преследовали меня. Одному Богу известно, как я себя корил, что привез их в страну зулусов. Ужасно несправедливо, когда любящие друг друга молодые люди с таким блестящим будущим, едва позабыв трагическое прошлое, вдруг оказываются жертвами злой судьбы. Снова и снова я заставлял глупую служанку припоминать мельчайшие по дробности их смерти и событий, произошедших до и после убийства.
Увы, все без толку, с каждым разом ее рассказ становился все более расплывчатым, как будто события того дня стирались у нее из памяти. Лишь одно оставалось неизменно: Кетье видела их мертвые тела и свежие могилы и клялась в этом Богом Небесным, а следом разражалась таким потоком слез, что тут не только я, но и суд присяжных не усомнился бы в словах служанки.
Что же все-таки случилось? Возможно, их убил Зикали или побудил кого-то совершить убийство. А может, вопреки его стараниям, их убили по приказу короля или это дело рук басуто. Тут меня осенило. Откуда взялась та женщина на скале, которую зулусы приняли за свою Небесную принцессу? Разумеется, все это глупости и никакого божества не существует, поэтому его роль исполнила белая женщина или черная, выкрашенная белой краской, но издалека и в неверном свете луны никто не заметил подмены. А не могла ли белой женщиной оказаться сама Хеда? По фигуре, росту и цвету волос она вполне подходит. Но вряд ли Хеда могла, будучи мертвой, если верить Кетье, уже несколько дней, так притворяться и делать вид, будто мы с ней незнакомы, даже когда я в нее прицелился, а вот Номбе вполне могла сыграть.
