– Как поживаете? – быстро проговорила она и протянула ему смуглую руку. – Впрочем, незачем спрашивать, и так понятно – все хорошо.
– А вы как поживаете, дорогая? – неторопливо заговорил Родд, делая особое ударение на последнем слове. – Впрочем, я и сам вижу, что вы в добром здравии и в прекрасном расположении духа. – Доктор подался вперед для поцелуя.
Каким образом она уклонилась от проявления нежности или заявления о своих правах, понятия не имею. Не желая наблюдать неприятную сцену, я отвернулся. Когда же вновь поднял взгляд, Родд хмурился, Хеда напустила на себя ложную скромность, а Энском откровенно веселился. Она спросила об отце, доктор ответил, что тот вполне здоров.
– Зачем же вы писали о его болезни и настаивали на моем приезде? – нахмурив брови, спросила она.
Родд не успел ответить, так как в эту минуту появился Марнхем.
– О, отец! – воскликнула Хеда, бросившись в его объятия, а тот нежно расцеловал ее в обе щеки.
Выходит, она действительно любит этого греховодника, а он ее. Стало быть, и в нем есть что-то хорошее. А вообще, бывает ли абсолютное зло или добро? Может, не все решает наследственность?
Мне так и не удалось найти ответ на этот вопрос, ни тогда, ни позже. Во всяком случае, встреча этих двоих согрела мне сердце.
С появлением мисс Хеды в доме многое переменилось. Слуги стали расторопнее и переоделись в чистую униформу. В некоторых комнатах появились вазы с цветами, а в наших прибрались, предварительно выпроводив нас, к нашему неудовольствию. Более того, к обеду Родд и Марнхем нарядились в короткие мундиры, а мы с Энскомом сгорали от стыда, ведь у нас не было сменной одежды. Любопытно, как эти переодевания, несомненно пробудившие в Марнхеме старые воспоминания, изменили его до неузнаваемости. Пуская по кругу бутылку с вином и произнося тост за ее величество, он и впрямь походил на полковника кавалерийского полка, держался учтиво и изыскано. Кто бы мог подумать, что старый пройдоха, представший перед нами всего сутки назад, и этот господин, который попивал кларет – надо сказать недурственный – и внимательно ловил каждое слово из рассказа своей дочери, – это один и тот же человек.
Даже доктор в своем парадном одеянии теперь казался совершенно таким же, каким выглядел раньше, – настоящим джентльменом. В общем, установилось некое подобие перемирия. Родд больше не звал мисс Хеду «моя дорогая» и не позволял себе вольности, а она звала его подчеркнуто вежливо – не иначе как «доктор Родд».
Так прошла эта и последующие ночи. Дни мы проводили в удовольствии и праздности. Хеда прогуливалась под руку с отцом, по-дружески общалась с доктором, хотя следила за ним, как кошка следит за собакой, ожидая нападения. В остальное время она старалась держаться поближе к нам. Особенно, мне казалось, девушка искала защиты у моей скромной персоны – наверное, решила, что я безобиден и могу пригодиться. Однако я чувствовал, что это затишье перед бурей. Во всяком случае, немалую толику туч, словно Юпитер, сгущал Марнхем, и вскоре мне, да и, без сомнения, Родду, стало очевидно, что старик всеми силами поощряет близость между его дочерью и Энскомом.
Каким-то образом он разузнал о блестящих перспективах молодого человека. Кроме того, симпатизировал отпрыску благороднейшего семейства в Англии, как подсказывали ему остатки былой осведомленности. Вдобавок Хеде тоже нравился Энском, столь же сильно, сколь она не выносила Родда. Марнхем даже завел разговор со мной как-то издалека. Мол, избранница Энскома будет счастлива, а ее отец сможет спокойно умереть, зная, что ос тавляет свое дитя в надежных руках. Я с ним согласился, если, конечно, девушка уже не питает иную привязанность.
– Привязанность! – воскликнул он. – Вот уж чего нет в этой проклятой сделке, – думаю, вам хватило ума это заметить.
– Как я понял, речь идет о помолвке, – заметил я.
– Возможно, она больше нужна мне, а не дочери. Ох, Квотермейн, разве вы не понимаете, что в крайних обстоятельствах человек вынужден идти против своей воли?
Вспомнив, как они друг друга обзывали в ту ночь за карточной игрой, я подумал, что все прекрасно понимаю, однако решил не поднимать эту тему.
– В конце концов, брак важен для дочерей больше, чем для их отцов, и лишь ей решать, за кого выходить.
– Все так, Квотермейн, а все же иные дочери готовы пойти ради отцов на большие жертвы. Что ж, скоро она станет совершеннолетней, мне бы только до тех пор найти способ отсрочить неизбежное. Но как, как? – простонал он, развернулся и ушел.
Что ни говори, а шея старика в петле, и совсем непросто из нее спастись. Меж тем на кону счастье девушки.
Немного погодя ко мне обратился Энском, на этот раз по имени:
– Аллан, о волах по-прежнему ничего не слышно?
– Нет, я уже и не надеюсь. А почему вы спрашиваете?
Он, как обычно, дурашливо улыбнулся:
– Потому что, как ни здорово с хозяевами этого дома, пора и честь знать, во всяком случае мне.
– Энском, вам пока нельзя путешествовать, хотя Родд и говорил о значительных улучшениях.
– Да, но, сказать по правде, меня одолевает иной недуг, неведомый ни моему дорогому эскулапу, ни мне. Сдается, всему виной здешняя природа. Высота влияет на сердце, не правда ли? А этот дом забрался высоко.
– Полно упражняться в остроумии, – сказал я серьезно. – О чем вы?
– Аллан, если вы не смогли оценить красоту Хеды, тогда вам пора на пенсию. Рано или поздно наступает возраст, когда мужчину привлекают только красоты архитектуры, природы и изысканных блюд.
– Черт возьми! Я вам кто, Мафусаил? Не хотите ли вы сказать, что влюбились в эту девушку? Почему же, скажите на милость, вы не признаетесь ей, а попусту тратите мое время, да и свое тоже?
– На то и время, чтобы тратить. На мой взгляд, не самый худший способ его применения, во всяком случае безобидный. К тому же мне нужен ваш совет, правильно ли я поставил диагноз. Признаться, немного страшновато услышать положительный ответ.
– Что ж, вы любите Хеду. Чему же я, такой древний старец, далекий от любви, могу вас научить?
– Ничему, Аллан. Увы, бывают минуты, когда остается надеяться лишь на собственный разум, а мне мой подсказывает скорее убираться отсюда. Однако я не смогу ехать, даже если удастся взгромоздиться на лошадь, а вы побежите следом. И волов еще не привели.
– Может, возьмете у мисс Марнхем повозку напрокат и сбежите от нее, – съязвил я.
– Это идея. Правда, моей ноге вредно трястись в повозке несколько дней, да и лошадей куда-то отослали. Послушайте, старина, – посерьезнев, продолжал он, – как-то неловко попадать впросак из-за женщины, которая к тому же помолвлена с таким подозрительным типом. А ведь с кем поведешься, от того и наберешься. Кажется, дело плохо, я подхватил лихорадку, и, если вовремя не принять меры, она перерастет в хроническую.
– О нет, Энском, на худой конец, в перемежающуюся. Африканская малярия частенько зависит от погоды.
