– О чем вы думаете, глядя на эти заросли? – спросил Энском через пару минут.
– Думаю, как бы нам не подхватить лихорадку. Сырой туман так и стелется по земле.
Я развернулся в седле и указал дулом ружья на белые клочья, похожие на куски ваты. Сквозь эту пелену едва пробивался последний отблеск заката, создавая на редкость причудливые, неземные образы.
– Тысячи лет назад тут наверняка плескалось озеро, вот почва и стала благодатной для всех этих древесных исполинов.
– Квотермейн, какой же вы все-таки приземленный. Я ему толкую о высоких материях, а он мне читает лекции о плодородии и темпах роста. Разве вы не ощущаете вокруг нечто необыкновенное?
– Я ощущаю только холод, – ответил я резко, умирая от усталости и голода. – К чему вы клоните, черт возьми?
– Фляжка с джином при вас?
– Ах, вот на какие материи вы намекали, – подколол я его, передавая горячительный напиток.
– Вовсе нет, – отхлебнув, возразил он, – разве что, как учит Библия, вино веселит сердце человека. Но я не о том. – Энском посерьезнел и добавил: – Ничто и никогда не угнетало меня так сильно, как эта треклятая тропа посреди болота.
– Почему же? – спросил я, стараясь разглядеть его лицо в сумерках. Сказать по правде, меня терзали сомнения, не повредил ли он голову, падая с лошади.
– Признайтесь, Квотермейн, я похож на преступника? Так вот, я вступил на ту тропу вполне честным человеком, а сошел с нее убийцей. Как будто там случилось нечто ужасное, как будто я кого-то убил. Брр! – Он вздрогнул и снова отхлебнул из фляги.
– Вздор! А даже если и так, что с того. Признаться, мне пришлось убить немало людей, мешавших в работе, да только я не вижу их на каждом шагу.
– А вам приходилось убивать из-за женщины?
– Ни в коем случае, это уже настоящее убийство. Ну и вопросы у вас! Однако я убивал, стремясь отбить скот, – продолжал я, рассуждая вслух, и вдруг вспомнил, как отправился в поход с зулусским предводителем Садуко против Бангу, предводителя амакоба, и прочие случаи в моей практике.
– Квотермейн, это совершенно разные вещи. Убийство ради скота – допустимая самооборона, а убийство ради женщины пре вращает тебя в преступника.
– Верно, – согласился я. – Таковы африканские ценности. Женщина считается более совершенным созданием, чем корова, поэтому преступление, совершенное ради нее, признают более тяжким. Отсюда и различия между допустимой самообороной и убийством.
– Господи, ничего себе резон! – воскликнул Энском и задумался. Привыкнув к туземцам и их обычаям, он бы лучше в них разбирался. Хотя, признаюсь, объяснить все это непросто.
К фургону мы вернулись без происшествий. Пока мы курили послеобеденные трубки, я спросил у Энскома, как ему показался мистер Марнхем.
– Подозрительный тип. Безусловно, джентльмен, умеет себя держать. Ну что ж тут удивительного, если он в самом деле из благородного семейства Марнхем. Но странно как-то он упомянул о службе с моим отцом.
– Он ушел от разговора. Одинокие люди склонны иногда прихвастнуть, о чем впоследствии могут сожалеть. Вот и этот туда же. А что же тут странного?
– Он не солгал. Я только что вспомнил, как отец рассказывал мне о человеке по имени Марнхем, с которым они вместе служили. Подробности я не помню, однако речь шла о карточной игре с высокими ставками и о ссоре со старшим по званию, дело дошло до кулаков и отставке зачинщика.
– Может, это однофамилец.
– Не исключено, тем более в полку служило несколько Марнхемов. Но отец вспоминал, как бы в оправдание виновнику, будто тот отличался буйным нравом. Покинул страну и поступил на службу в Америке. Порасспросить бы старика как следует.
– Вряд ли это удастся. Даже если ваши пути снова пересекутся, сдается мне, мистер Марнхем будет держать язык за зубами.
– Любопытно, какова из себя мисс Хеда, – продолжал он, помолчав немного. – Хоть одним глазком взглянуть на девушку, пожелавшую жить в подобии древних развалин.
– Видно, не судьба, ведь она куда-то уехала. Кроме того, мы сюда пришли за буйволами, а не за девушками. От женщин никакой пользы, кроме вреда.
Я был настроен решительно, ибо сразу невзлюбил мистера Марнхема и иже с ним. Поэтому я всячески противился фантазиям о возможной встрече.
– Да, этому не бывать. Однако же меня не покидает ощущение, будто мне суждено вернуться в это проклятое болото.
– Вздор, – ответил я, поворачиваясь на другой бок.
Ах, если б я только знал, что нас ждет впереди!
Глава III
Загнанные охотники
Только я разулся, как снаружи раздалось бормотание на местном наречии сисуту. Обуваться было лень, поэтому я послал на разведку возницу, кафра из Капской колонии. Он принадлежал к племени финго, но у него в роду были и готтентоты. Мастерски управлял фургоном, лучше любого другого, и превосходно стрелял. Европейцы прозвали его Футсек – слово голландских буров, которое применялось к приставучему псу и означало «пошел прочь». Сказать по правде, будь я его хозяином, сразу прогнал бы. Уж боль но он любил выпить, да и вообще не внушал доверия. А вот Энском к нему привязался, тот, видите ли, показал себя настоящим храбрецом во время их совместных охотничьих приключений в Матабелеленде. Вероятно, тогда мой спутник и заполучил свой трофей – шкуру черного льва, ставшую причиной нашего знакомства около двух лет назад. Более того, Энском уверял меня, что Футсек спас ему жизнь, хотя, поразмыслив, я решил, что тут лишь верхушка айсберга. Кафр побывал во многих охотничьих экспедициях, говорил на голландском языке и неплохо понимал английский. Такой человек в походе незаменим.
Футсек вскоре вернулся с докладом. Тридцать туземцев племени басуто возвращались из Кимберли, где работали на руднике под началом метиса Карла. Они просили разрешения скоротать ночь в лагере, как будто боялись идти в Храм по темноте. Поначалу я даже не понял, о чем речь, ведь у них в языке нет такого слова, и тут вдруг вспомнил, как мистер Марнхем называл свой дом Храмом. Похоже, он превратил его в дом торговли, ведь они с компаньоном занимались вербовкой рабочей силы.
– Чего они боятся?
– Хозяин, они не хотят идти через лесное болото, где живут призраки. Потому что очень боятся духов.
– Чьи же это духи?
– Не знаю, хозяин, они говорят о ком-то, кого убили.
– Глупости. Скажи, пусть проваливают и ловят своего призрака. Нам не улыбается всю ночь слушать их завывания.
Тут в разговор встрял Энском.
– Квотермейн, откуда в вас столько жестокосердия? – упрекнул он меня с шутливым пафосом. – После всего ужаса, какой мне довелось пережить, я и мула не пустил бы на болота в такую кромешную тьму. Пускай бедняги останутся, они так изнурены.
Пришлось уступить. Ночь выдалась знойная, сквозь приподнятые края белого брезента виднелись полыхающие костры. Я вдруг проснулся и услышал чьи-то голоса, спросонья мне даже показалось, будто говорил Футсек.
