Все ахнули при этом поразительном показании. Самый хитрый и самый жестокий из этих дикарей не мог бы придумать такой гнусности. Даже Зикали поднял голову и вытаращил глаза. Нэнди вышла из своего обычного спокойствия и вскочила, как бы желая что-то сказать, но, взглянув сперва на Садуко, а потом на Мамину, снова села и замерла в ожидании. А Садуко продолжал тем же безучастным и размеренным голосом:
– Я дал Мамине порошок, который купил за двух телок у одного великого знахаря; он тогда жил за Тугелой, но теперь умер. Я сказал ей, что порошок этот для Нэнди, моей инкози-каас, что он поможет вывести жучков, появившихся в хижине, и рассказал ей, где его насыпать. Также я дал ей мешочек со снадобьем и велел засунуть его в солому у входа в хижину, якобы он принесет благо в мой дом. Повторяю, все это она проделала, чтобы угодить мне, и не ведала, что порошок – яд, а снадобье заколдовано. В итоге ребенок мой умер, а сам я заболел, потому что случайно коснулся порошка.
Потом старый Зикали разоблачил Масапо как колдуна, ведь это я велел зашить кожаный мешочек с ядом ему в плащ, что бы обмануть Зикали. По твоему приказу, о король, Масапо был казнен, и Мамину отдали мне в жены также по твоему приказу, о король. Я получил то, чего добивался. Позднее, как я уже говорил, я от нее устал и, желая угодить принцу, который удалился от двора, я велел ей отдаться ему, что Мамина и сделала ради любви ко мне и ради моего дальнейшего продвижения. Она ни в чем не виновата.
Садуко закончил свою речь и вновь опустился на землю, как автомат, у которого выдернули шнур, по-прежнему не спуская взгляда потухших глаз с лица Мамины.
– Ты все слышал, о король, – сказала Мамина. – Выноси приговор, но знай: будь на то твоя воля, я готова умереть ради Садуко.
Неожиданно Панда пришел в ярость и вскочил на ноги.
– Увести его! – рявкнул он, показав на Садуко. – Смерть этому псу, который пожрал свое дитя ради того, чтобы отправить на казнь невиновного и украсть у него жену!
Палачи ринулись вперед. Я почувствовал, что больше не в силах выносить происходящего, и, решив сказать свое слово, начал уже подниматься на ноги, но едва я успел распрямить их, как заговорил Зикали.
– О король! Выходит, за то преступление ты казнил невинного человека – Масапо. И сейчас решил сделать то же самое с другим?
– О чем это ты? – в сердцах воскликнул король. – Разве ты не слышал, что говорил этот подлец, которого я возвеличил, дав ему править другими племенами и женив на своей дочери? Ты не слышал его признаний в том, как он убил собственного ребенка, дитя моей крови, только лишь затем, чтобы сорвать росший у дороги плод, от которого всякий мог откусить кусочек? – И он грозно глянул на Мамину.
– Да, дитя Сензангаконы, – ответил Зикали. – Я слышал все это из уст Садуко, но голос, что лился из его уст, не был голосом Садуко, ведь, будь ты таким же умудренным ньянгой, как я, ты бы сразу понял это, как понял я и как понял белый человек, Бодрствующий в ночи, умеющий читать в сердцах людей… Слушай меня, о король, и вы, знатные советники, сидящие вокруг короля, я расскажу вам историю. Мативане, отец Садуко, был моим другом, как и твоим, о король. И когда Бангу убил его и его людей с позволения Дикого Зверя (Чаки), я спас его сына, да, вырастил и воспитал его в своем доме и полюбил его. Позже, когда он вырос и стал мужчиной, я, Открыватель дорог, показал ему две дороги, по каждой из которых он был волен пуститься в путь, – дорогу мудрости и дорогу войны и женщин: белая дорога бежит через мир к знанию, красная дорога бежит через кровь к смерти. Однако на красной дороге его уже кое-кто поджидал и манил – вот эта женщина, и он последовал за ней, и я знал, что так и будет. С самого начала она была ему неверна, выйдя замуж за человека побогаче. Позже, когда Садуко стал богат и знатен, она горько пожалела о содеянном и пришла ко мне за советом, как ей избавиться от Масапо, которого, клялась она, люто ненавидела. И тогда я сказал ей, что она может уйти от него к другому или дожидаться, когда ее дух уберет Масапо с ее пути, однако я никогда не сеял зла в ее сердце: я видел, что оно уже поселилось там.
Она, и никто другой, влюбив в себя Садуко так, что он совсем потерял голову, убила ребенка Нэнди, его инкози-каас, и, добившись казни Масапо, змеей вползла в объятия Садуко. Здесь она мирно переждала некоторое время, пока не пала на нее новая тень – тень Слона с хохолком, которому больше не бродить по лесам. Она соблазнила принца, замыслив с его помощью добиться большей власти, и бросила Садуко, разбив ему сердце. И тогда в груди Садуко, там, где прежде было сердце, завелся злой дух ревности и мести, и в битве при Тугеле дух тот оседлал и погнал его – так скачет верхом на лошади белый человек. Он заранее сговорился с принцем Кечвайо – не отрицай, о принц, я все знаю. Разве не заключили вы сделку на третью ночь перед битвой там, в зарослях кустарника, а потом не разбежались в разные стороны, когда между вами вдруг выпрыгнул кролик? – Тут Кечвайо, собравшийся было перебить Зикали, вдруг набросил угол меховой накидки себе на лицо. – И вот, как они сговорились, так Садуко и сделал – перешел со своими полками от исигкоза к узуту и тем самым обрек Умбелази на поражение, а многие тысячи людей – на смерть. Да, и сделал это он лишь по одной причине – из-за того, что вот эта женщина ушла от него к принцу, а он больше всего на свете любил ее, ту, что до краев наполнила его безумием, как наполняют молоком сосуд. И вот только что, о король, ты слышал, как этот человек рассказывал тебе свою историю. Ты услышал, как он громогласно заявил, что подлее его на земле не сыскать; что он убил собственное любимое дитя, лишь бы заполучить эту ведьму; что впоследствии он отдал ее своему другу и господину, лишь бы заполучить от него побольше милостей, и что, наконец, он предал этого своего господина, потому что решил, что предательством своим он получит еще больше милостей у нового господина. Не так ли он говорил, о король?
– Все так, – ответил Панда. – И поэтому Садуко должно бросить на съедение шакалам.
– Погоди немного, о король. Я утверждаю, что Садуко говорил не своим голосом – это в нем говорила Мамина. Я утверждаю, что она величайшая колдунья во всей стране. Она одурманила его зельем своих глаз, и он не ведает, что говорит. Точно так же, как она одурманила принца, который нынче мертв.
– Тогда докажи это, иначе Садуко умрет! – воскликнул король.
Старый карлик подошел к Панде и шепнул ему что-то на ухо, Панда, в свою очередь, что-то прошептал двум своим советникам. Эти двое, невооруженные, поднялись со своих мест и сделали вид, будто покидают место суда. Но когда они проходили мимо Мамины, один из них вдруг обхватил ее, крепко сжав ей руки, а второй сорвал с себя плащ – в тот день было холодно, – накинул ей на голову и завязал у нее за спиной так, что плащ укрыл ее всю, кроме щиколоток и ступней. И хоть Мамина не сопротивлялась и даже не двигалась, ее продолжали крепко удерживать.
Карлик заковылял к Садуко и велел ему встать. Садуко повиновался, и Зикали устремил на него долгий пристальный взгляд, производя руками какие-то движения перед его лицом. Спустя некоторое время Садуко вдруг шумно вздохнул и удивленно огляделся вокруг.
