– На этот раз твоей вины нет, – тяжко вздохнув, ответил король. – Но куда вас заведут ваши ссоры, о сыновья мои! Боюсь, лишь река крови способна погасить огонь вашей ненависти, но кто из вас достигнет ее берега…
Несколько мгновений он молча смотрел на Умбелази, и я видел любовь и страх в его взгляде: Панда любил его больше всех своих детей.
– Кечвайо вел себя недостойно, – наконец проговорил Панда. – Никакого права не имеет он указывать мне, за кого я должен или не должен выдавать замуж свою дочь. К тому же я дал слово и решения своего не поменяю из-за его угроз. Вся страна знает, что я верен своему слову, даже белые люди это знают, не так ли, Макумазан?
Я ответил утвердительно. Как большинство слабых людей, это сущая правда, Панда был не только весьма упрямым, но и по-своему честным правителем.
Он махнул рукой в знак того, что тема исчерпана, затем велел Умбелази сходить к воротам и отправить человека за сыном Мативане.
Вскоре прибыл Садуко: полный спокойного достоинства, он поднял правую руку, приветствуя короля.
– Присаживайся, – сказал Панда. – Хочу сказать тебе кое-что.
Вслед за этим Садуко, без спешки и в то же время не мешкая, опустился на колени и оперся одним локтем о землю, как умеют только аборигены, не выглядя при этом смешно, и замер в ожидании.
– Сын Мативане, – заговорил король. – Мне рассказали, как ты с малым отрядом уничтожил Бангу и большинство мужчин племени амакоба и забрал весь их скот.
– Прошу прощения, о великий, – прервал его Садуко. – Я всего лишь мальчишка, я ничего не сделал. Это все Макумазан, Бодрствующий в ночи, что сидит здесь. Его мудрость научила меня заманить в ловушку амакоба после того, как они спустятся с горы, а мой дядя Тшоза выпустил из загона весь скот. Сам же я не сделал ничего, разве что нанес удар-другой копьем, когда должен был, – не лучше павиана, когда тот швыряет камни в тех, кто ворует у него детенышей.
– Мне по сердцу, Садуко, что ты не хвастун, – сказал Панда. – Побольше бы таких, как ты, среди зулусов, не пришлось бы мне слушать так много громких слов о ничего не стоящих делах. Как бы там ни было, Бангу убит, его гордое племя усмирено, и, по государственным соображениям, я рад, что это произошло без моего прямого военного или иного вмешательства, поскольку, как я говорил тебе, кое-кто из моей семьи любил Бангу. А я… Я любил твоего отца Мативане, которого Бангу зарезал. Ведь мы с твоим отцом мальчишками росли вместе. И вместе служили в одном отряде с амавомба, еще когда правил Бешеный, мой брат. – (Он имел в виду Чаку: у зулусов не принято произносить вслух имена мертвых королей, если этого можно избежать.) – По этой причине, – продолжил Панда, – и по ряду других я рад, что Бангу наказан и что месть, хоть она и слишком долго кралась за ним по следам, в конце концов настигла его.
– Йебо, Нгоньяма! (Да, о Лев!) – воскликнул Садуко.
– Так вот, Садуко, – продолжил Панда. – Поскольку ты сын своего отца и показал себя настоящим мужчиной, хоть твой вес еще и мал на родине, я расположен возвысить тебя. А посему жалую тебе предводительство над теми из амакоба, кто остался в живых, и всеми амангвана, которых сможешь собрать.
– Байет! Да будет воля короля! – воскликнул Садуко.
– И наделяю тебя званием кехлы (носителя головного обруча), хоть ты и называешь себя еще мальчишкой, и вместе с этим даю место в моем совете.
– Байет! Да будет воля короля! – повторил Садуко, по виду безразличный к почестям, свалившимся на его голову.
– И еще одно, сын Мативане. Ты ведь еще не женат, верно?
Впервые за время аудиенции лицо Садуко изменилось.
– Да, о Великий, – торопливо проговорил юноша. – Но… – Тут он встретился со мной взглядом и, уловив в нем некое предупреждение, умолк.
– Но, – продолжил Панда, – несомненно, хотел бы жениться? Что ж, это нормально для молодого мужчины, который мечтает о семье, и потому я разрешаю тебе жениться.
– Йебо, Сило! (Да, о Великий!) Благодарю короля, но…
Тут я громко чихнул, и Садуко вновь умолк.
– Но, – снова подхватил Панда его незаконченную фразу, – ты, конечно, не знаешь, где искать невесту между теми мгновениями, когда сокол камнем устремляется вниз и крыса пищит в его когтях. Когда тебе, ведь ты еще не думал об этом, верно? Хорошо, – продолжил король с улыбкой, – что не думал, ведь та, которую я отдам тебе в жены, не может жить во второй хижине твоего крааля и называть другую женщину «инкози-каас» (то есть «первая леди», или жена вождя). Умбелази, сын мой, сходи, приведи ту, которую мы выбрали в невесты для этого юноши.
Умбелази поднялся и ушел с широкой улыбкой на лице, в то время как Панда, слегка утомленный продолжительными речами – он был довольно тучным, а день выдался жарким, – привалился спиной к стене хижины и прикрыл глаза.
– О всесильный владыка! – встрепенулся вдруг явно встревоженный Садуко. – Дозволь сказать тебе кое-что.
– Конечно, конечно… Однако прибереги свои благодарности на потом, когда увидишь ее… – сонно пролепетал Панда и тихонько захрапел.
Заметив, что Садуко вот-вот погубит себя, я счел нужным вмешаться, хотя и сейчас не готов сказать, какое мне было до этого дело. Во всяком случае, придержи я в тот момент свой язык и позволь Садуко свалять дурака, а он был готов поступить именно так, – кстати, Мамина тоже отмечала, что Садуко нико гда не станет мудрым, – я свято верю, что вся история Зулуленда устремилась бы по иному руслу и многие тысячи людей, белых и черных, погибших тогда, были бы живы и поныне. Однако судьба распорядилась иначе. Это не я заговорил тогда, а сама Судьба. Ангел Судного дня сделал меня своим рупором.
Видя, что Панда задремал, я скользнул за спину Садуко и крепко сжал его руку.
– Ты с ума сошел? – зашептал я ему в ухо. – Хочешь отказаться от своего счастья и проститься с жизнью?
– Но как же Мамина? – прошептал он в ответ. – Я не стану жениться ни на ком, кроме нее!
– Глупец! Мамина предала тебя, ты не нужен ей. Бери, что дают тебе Небеса, и благодари судьбу! Тебе нужны обноски Масапо?
– Макумазан, – глухо проговорил Садуко, – я последую советам твоей головы, а не своего сердца. Однако ты сеешь странное семя, Макумазан. И ты убедишься в этом, когда увидишь выросший из него плод. – Эти слова он сопроводил таким диким взглядом, от которого меня бросило в дрожь.
Я уловил в этом взгляде нечто такое, что заставило меня задуматься: а не лучше ли мне было бы уйти, оставив Садуко, Мамину, Нэнди и прочих? Предоставить им покориться судьбе, ведь, в конце концов, что делал мой палец в этом очень горячем рагу – только обжигался, не вылавливая ни кусочка мяса.
Однако и теперь, оглядываясь назад на эти события прошлого, я задаюсь вопросом: как я мог предвидеть, во что выльется безумная страсть Садуко, вселяющие страх интриги Мамины и слабость Умбелази, когда и его Мамина заманит в тенета своей красоты и погубит, воспользовавшись ненавистью Садуко и амбициями Кечвайо? Ведал ли я, что тайный зачинщик всех тех событий – старый карлик Зикали Мудрый – денно и нощно трудился над тем, чтобы утолить свою вражду и исполнить месть, которую он уже давно задумал и спланировал против королевского дома Сензангаконы и народа зулусов, которым тот правил?
