– Может, труда и не составит, – прервал Садуко, – однако я пришел сюда, чтобы убить Бангу, а не только захватить его скот, так как у меня с ним кровная вражда.
– Прекрасно, – ответил я. – Только триста человек не возьмут приступом эту гору, к тому же охраняемую и укрепленную стенами. Наш отряд уничтожат еще на подходе к краалю: из-за расставленных повсюду часовых нам не удастся застигнуть врага врасплох. К тому же, Садуко, ты забыл о собаках. И вот еще что: даже в случае удачи я не стану принимать участия в массовой резне женщин и детей, которая может начаться при штурме. Поэтому выслушай меня, Садуко. Я предлагаю не трогать крааль Бангу, а отправить этой ночью полсотни наших людей под предводительством проводников вниз, вон в тот лесок, где они спрячутся в укрытии, неподалеку от загонов для скота. После восхода луны, когда все будут спать, эти пятьдесят человек должны будут стремительно атаковать лагерь сторожей, убивая любого, кто окажет сопротивление, выпустить скот и погнать стадо из долины через то большое ущелье, по которому мы вошли сюда. Бангу и его люди, решив, что скот угнали обыкновенные воры из какого-нибудь дикого племени, пустятся в погоню за стадом, чтобы отбить и вернуть его. Мы же с остальными амангвана можем устроить засаду в самой узкой части ущелья, между скалами, – там высокая трава и густые заросли молочая. Когда наши преследователи подойдут поближе к проходу меж скал, который я со своими охотниками будем держать под прицелом, мы можем дать им бой. Что скажешь на это?
Садуко ответил, что предпочел бы атаковать, а потом сжечь крааль. Но старый амангвана Тшоза, брат погибшего Мативане, сказал:
– Макумазан, Бодрствующий в ночи, мудро придумал. К чему понапрасну расходовать силы на каменные стены, тем более что мы не знаем, сколько их, и едва ли в темноте сможем так уж легко отыскать в них ворота. Мы только дадим возможность этим проклятым амакоба украсить их изгороди нашими черепами.
Лучше выманить амакоба в узкое ущелье, где у них не будет укрытия в виде стен, и там напасть на них, сбитых с толку, и поквитаться с ними как мужчины с мужчинами. Что же до женщин и детей, то я согласен с Макумазаном: не будем их трогать; быть может, когда-нибудь они станут нашими женщинами и детьми.
– Да, – послышались голоса. – План белого инкози хорош. Инкози хитер, как хорек, мы принимаем его план.
Так план Садуко был отклонен, а мой – принят.
Весь тот день мы отдыхали: оставаясь в густом кустарнике, мы не разводили огня и соблюдали полную тишину. День выдался очень тревожным: опасность быть обнаруженными не давала нам покоя, несмотря на то что место для лагеря мы выбрали дикое и пустынное. И хоть шли мы сюда преимущественно по ночам и мелкими отрядами, стараясь не оставлять следов и обходя все краали, все же слухи о нашем приближении могли долететь до амакоба, на нас могла наткнуться партия охотников или же те, кто забрел сюда в поисках заблудившегося скота.
Опасения наши оказались ненапрасными: ближе к полудню мы услышали шаги и увидели фигуру человека – судя по прическе, амакоба, – пробиравшегося через наши заросли. Не успел он увидеть нас, как очутился в самой гуще нашего отряда. Он замер в нерешительности и повернул было бежать, но это стало последним мгновением его жизни. Три амангвана молча прыгнули на него, как леопарды прыгают на оленя, и он умер на том месте, где только что стоял. Бедняга! Вероятно, он возвращался от какого-нибудь знахаря, потому что в его одеяле мы обнаружили лекарства и приворотное зелье. Этот знахарь явно не был провидцем, наподобие Закали Мудрого, подумал я про себя; во всяком случае, он не предупредил парня, что жить тому осталось недолго и он не успеет дать испить своей возлюбленной это глупое снадобье.
Тем временем несколько человек из нашего отряда, обладавших самыми зоркими глазами, забрались на деревья и оттуда принялись наблюдать за краалем Бангу и простиравшейся между ним и нашим лагерем долиной. Вскоре стало ясно: пока судьба нам благоволила, так как в течение дня одно за другим стада коров отправляли в долину и запирали в загонах. Похоже, Бангу возна мерился назавтра устроить полугодовой осмотр всего скота амакоба, большая часть которого содержалась на некотором удалении от его крааля.
Наконец этот бесконечный день подошел к завершению, пали густые вечерние тени, и мы стали готовиться к нашей страшной игре, в которой на кону были жизни каждого из нас, поскольку в случае неудачи пощады мы не ждали. Пятьдесят отборных воинов ужинали в молчании отдельно от всех. Эти люди были отданы под командование Тшозы, самого опытного из амангвана, а поведут их три проводника, которые жили среди амакоба и «знали здесь каждый муравейник», во всяком случае, они клялись именно такими словами. Им приказали пересечь долину, разделиться на мелкие группы, отпереть загоны со скотом, убить или заставить отступить пастухов и затем гнать скот через долину к ущелью. Второй полусотне под предводительством Садуко необходимо было расположиться у выхода из ущелья в долину – на случай, если загонщикам понадобится помощь или подкрепление или если возникнет необходимость задержать погоню амакоба, пока огромные стада не пройдут через ущелье, – после чего отойти к нашему отряду, засевшему в засаде двумя милями дальше. Устройство этой засады было возложено на меня – задача, должен признаться, достаточно трудная.
Восхода луны ждали не ранее полуночи. Но выдвигаться мы начали за два часа до этого времени, поскольку скот необходимо было вывести из загонов, как только взойдет луна. Иначе бой в ущелье затянется до восхода солнца, и тогда амакоба увидят, насколько малочисленны их враги. Страх, растерянность, паника, темнота – именно на этих союзников мы рассчитывали в отчаянно рискованном предприятии.
Наконец все было готово, и час настал. Мы, три командира трех отдельных отрядов разделившихся сил, попрощались друг с другом и передали наказ своим воинам: если в случае поражения мы будем рассеяны, всем, кому удастся выжить, собираться у моих фургонов.
Тшоза и его полусотня растворились в темноте, словно призраки. Вскоре и Садуко отправился со своим отрядом. Он нес в руке двустволку, которую я дал ему, и его сопровождал один из моих лучших охотников, уроженец Наталя, также вооруженный тяжелым гладкоствольным ружьем, заряженным свинцовыми пулями. Мы надеялись, что грохот этих ружей заставит амакоба думать, будто они имеют дело с голландским диверсионным отрядом белых, вооруженных «слонобоями» – так в те дни назывались тяжелые штуцеры, сбивавшие с ног слона, – которых до смерти боялись туземцы.
Садуко ушел, оставив меня гадать, увижу ли когда-нибудь его вновь или нет. Затем я, мой слуга Скоул, двое оставшихся охотников и две сотни амангвана двинулись вверх по дороге в обратный путь ко входу в ущелье. Я назвал это дорогой, но на самом деле это был всего лишь размытый водой глубокий овраг, дно которого было завалено крупными камнями, – через этот-то овраг нам и предстояло пробираться в ночной темноте, причем пробираться как можно быстрее, при этом предварительно позаботившись снять капсюль с бойка каждого ружья, дабы случайным выстрелом не разбудить амакоба, не ввести в заблуждение другие наши отряды и не свести на нет все наши тщательно разработанные планы. Мы шли тремя растянувшимися цепочками так, чтобы каждый человек не терял из виду идущего перед ним. Едва начала всходить луна, как мы достигли места, выбранного мной для засады.
