«Принятый мной план действий, основанный на желании перенести центр тяжести из сферы крепостей за Балканы, наиболее соответствовал моим силам. <…> Только быстрым движением за Балканы я мог надеяться заставить турок бросить свои укрепленные позиции и поспешить на защиту своей древней столицы»
[819].
Скорее всего, в этих предположениях конца июня главнокомандующий не был одинок и, возможно, опирался на чьи-то советы. Так, в частности, схожие суждения высказывал в своей июньской записке полковник Г. И. Бобриков
[820].
Действия отряда Гурко доказали верность предвоенных планов, а Николай Николаевич просто подправил их применительно к конкретным обстоятельствам, избавив от опаснейшего элемента — необходимости овладения Рущуком. Казалось бы, стратегия «русского блица» получала реальную возможность своего осуществления…
В «Описании Русско-турецкой войны…» одна из основных оценок ситуации конца июня 1877 г. звучит так:
«Несоразмерность русских сил с поставленной себе крупной стратегической задачей полного обхода обширного укрепленного района четырехугольника турецких крепостей была к тому времени вполне уже осознана русским начальством».
И в подтверждение этого авторы приводят тот факт, что 8 (20) июля, еще до получения известий о неудаче под Плевной, Александр II приказал вызвать на усиление Дунайской армии дополнительные силы «в количестве 28 батальонов, 24 сотен и 108 орудий»
[821].
Признаться, логика авторов непонятна. Ведь именно задача овладения Рущуком могла перевести баланс сил с турками в режим «несоразмерности», а «полный обход» четырехугольника крепостей, означавший отказ от осады Рущука, позволял экономить силы и их «соразмерность» не нарушал. Да она и так была в пользу русской армии, а затребованные императором дополнительные силы ее только увеличивали и доводили до уровня предвоенных расчетов — около 300 тысяч человек.
Утром рокового 28 июня (10 июля) Николай Николаевич известил Гурко, что идет к нему с частями VIII корпуса. Однако шанс успешного развития кампании был сметен двумя позднейшими событиями этого дня: отказом Александра II поддержать «более смелый» план главнокомандующего и решением Криденера начать выдвижение к Никополю ранее занятия Плевны. Затем, по причине двух ее неудачных штурмов, «фактор Плевны» раздулся в сознании русского командования до таких размеров, которые полностью заслонили сценарий «русского блица» и позволили разыграться «турецкому гамбиту».
Однако как быстро Николай Николаевич свернул свои решительные предложения… 27 июня (9 июля) главнокомандующий собирался за Рущуком только наблюдать, а 8 (20) июля, еще до получения известий о неудаче под Плевной, в письме наследнику он уже высказал убеждение, что «настало время для энергических действий против Рущука»
[822]. Все это могло напомнить реализацию планов тех политиков и военных, которые, подобно начальнику Главного штаба генералу Гейдену, предполагали занять только опорные пункты Северной Болгарии, а в южном направлении ограничиться «отрядами, пущенными за Балканы». Так, командующий XIV армейским корпусом генерал Циммерман 7 (19) августа писал полковнику Скалону для сведения великого князя, что «войну с турками следует вести медленно, наступать осторожно. Здесь нельзя делать такие быстрые движения, как в Средней и Западной Европе»
[823].
Если можно предполагать, что «более смелый» план главнокомандующего был плодом не только его решимости, то ответ на вопрос — кто же был главным инициатором приостановки наступательных действий в конце июня 1877 г. — лично у меня сомнений не вызывает: Д. А. Милютин. Не император, а именно военный министр.
На этот счет есть и другие суждения. Из биографии Александра II, принадлежащей перу профессора В. Николаева — «пишущему по-русски американского историка», опубликованной в России в 2005 г., узнаем, что «Александр весьма трезво оценивал военные способности своего брата и, оставив его главнокомандующим всего похода, реальное командование передал генералу Гурко», а великий князь «вместо запланированной медленной оккупации Северной Болгарии после взятия Рущука и Никополя» решил осуществить свой «более смелый» план. «Как можно было ожидать, — пишет Николаев, — получивший весьма серьезное военное образование в Академии генерального штаба, Александр не одобрил это опрометчивое предложение брата и ответил ему письменным несогласием с его предложением»
[824].
«Реальное командование», переданное Гурко, «запланированная медленная оккупация Северной Болгарии» — это, конечно, сильно! Впрочем, уважаемый читатель, теперь вы и сами можете оценить эти высказывания. Умудренный военный профессионал, Александр Николаевич своевременно останавливает наступательный порыв своего посредственного, но разгоряченного военными удачами брата-главнокомандующего — так выходит по Николаеву
[825]. Исходя же из реальных фактов — так не получается никак. Спустя более суток после знакомства с предложениями Николая Николаевича и только после разговора с Милютиным поздно вечером 28 июня (10 июля) Александр II пишет брату о своих возражениях на его «более смелый» план.
Теперь поговорим о Д. А. Милютине, точнее, о той позиции, которую он занял в связи с предложением главнокомандующего. Раскрывается она через его записи бесед с императором вечером 28 июня (10 июля) — утром 29 июня (11 июля). Именно в это время военный министр первым высказал возражения по поводу «крайне рискованного» и «безрассудного» плана Николая Николаевича незамедлительно развить успех Гурко:
