Стол был излишне обилен, но Селина объяснила, что нареченный Эйвоном должен увидеть не меньше дюжины блюд и пожелать отведать все.
– Тогда он быстро уснет, – подруга зябко повела плечами, – папенька после еды всегда засыпал, а мы с тобой спустимся к военным, с ними очень приятно праздновать. И потом, «спруты» тут сидят из-за нас, нужно, чтоб им было не хуже, чем у «Хромого полковника».
– Отец злобной вернулся с войны и собирает гостей? – растерялась уставшая от стояния возле печи Мэллит.
– Я про трактир, куда пошли «фульгаты». Нужно говорить – в «Хромом полковнике», но простые люди часто говорят «у», а мы с мамой простые, чего бы бабушка ни насочиняла. Не понимаю, зачем ей это надо! Дедушка ее не бросил, даже когда понял, что она все время врет и кривляется; так гораздо лучше, чем родись она сразу графиней или богачкой, ведь тогда бы ее терпели из расчета! Бабушка этого не понимает, ей лишь бы титул, если она узнает, что к маме сватается герцог, то удавится.
– Убить себя, – припомнила гоганни, с тревогой глядя на кутающуюся в шаль подругу, – оскорбить Кабиоха.
– Создателя тоже, но я опять напутала, то есть забыла, что с тобой надо говорить понятно. Сама не знаю, что на меня сегодня накатило, извини.
– Мне нечего извинять, но я полна беспокойства. Сэль, ты здорова?
– Ты о чем?
– На тебя накатило, здесь тепло, но ты взяла шаль, а твои щеки красны, как грудки птиц, которых мы кормим.
– Это снегири. Я в самом деле с обеда мерзну. Так еще никогда не было, но лицо горит, когда про тебя вспоминают. Может быть, папенька? Он остыл, вот и мне холодно.
– Давшие жизнь всегда помнят детей своих.
– Бабушка не помнит, да и папенька через раз. – Подруга смотрела на заполненный снедью стол, но что было в ее сердце? – Эйвона посадим между двумя зайцами, а потом я его спрошу, который лучше. Тут даже Уилер растеряется, а Эйвон еще и есть не привык.
– Я опять не понимаю, – призналась гоганни. – Человек живет, потому что ест, иначе он умрет, как огонь без дров.
– Дрова всякие бывают… Раньше Эйвон болел и ел одну размазню, а теперь наверстывает. Когда он съест все, что не доел в Надоре, станет класть себе меньше, и нам, чтобы его спроваживать спать, придется придумать что-то другое.
– Я тоже болела в детстве, – вспомнила Мэллит и порадовалась, что сумела сказать, как рожденная в Талиге. – Мне давали лучшее из лучшего, но оно приносило не радость, а рвоту.
– С Эйвоном наоборот, он и заболел-то потому, что ел сдохших от старости коров.
– Мертвое исполняется яда!
– Опять я как не с тобой говорю! Коровы были живыми, но очень старыми, вот их и забивали, чтобы мясо не пропало.
– Винный уксус или хотя бы луковый сок делают жесткое мягче. Такая пища не станет праздником, но перестанет быть бедой, и ее победят даже слабые зубы. Неужели провалившиеся не знали лука?
– В Надоре все делали, как хуже, – Селина еще плотней закуталась в свою шаль. – Герцогиня Мирабелла думала, что это нравится Создателю.
– Вы называете Создателем Кабиоха, а ему не может нравиться скверное!
– У нас часто говорят, что так хочет Создатель. Он молчит, вот люди и выдумывают, хотя с их стороны это очень некрасиво. Мне бы не понравилось, если бы я ушла по делу, а Бренда сказала бы госпоже полковнице, что я хочу замуж за ее сына.
– Если бы старшая над кухнями так сказала, ты бы велела ей собрать вещи и уйти!
– Вот именно! Если Создатель вернется, он может разозлиться на тех, кто говорит за него, больше, чем на убийц и воров.
– Кабиох запретил торговать именем его, – согласилась гоганни, – а это очень похоже. Будет лучше, если ты ляжешь, и я заварю цветы липы.
– Нет, – подруга отбросила шаль, и ею тут же завладел именуемый Маршалом. – Пора одеваться, сегодня нужно быть красивыми.
– Кто здесь нуждается в нашей красоте? – Мэллит вздохнула и ощутила боль в груди. – Те, в ком нуждаемся мы, далеко, и мысли их не о нас.
– Дениза говорила, каким Излом встретишь, таким тебя запомнят сплюшцы и потащат по чужим снам.
– Я рыжая и должна носить зеленое. – Сон о поясе невесты обещал добро, а день принес смерть нареченного Куртом. – У меня есть зеленая лента и подарки той, что стала графиней Ариго, но я удивлена и не уверена. Если Дениза говорит истинное, нам всегда должны сниться одетые для праздника, а это не так.
– Сны сами по себе, – плечи Сэль опять вздрогнули, – сплюшцы в них чего только не волокут! Мне сегодня приснился граф Фельсенбург, только я думала не о нем, а о его величестве Хайнрихе и о том, что пора сменить наволочки, но красивыми должны быть мы сами, а не платья. Давай я тебе помогу; мама была бы лучше, но я помню, что она говорила нам с Айри. Рыжие в самом деле носят зеленое, и это очень красивый цвет, но для тебя в нем будет слишком просто.
2
Мэлхен ждала, а он решил спрямить путь и, как последний болван, заплутал в этих проклятых складах… Вот ведь понастроили, уроды, на радость бесноватым! Капитан Давенпорт чудом сдержался и не пнул одинокую бочку, судьба, как водится, благородства не оценила: Чарльз поскользнулся на припорошенном снежком льду и врезался в заиндевевшую стену, хорошо хоть не головой. На стене образовалось здоровенное темное пятно, на спине, очень похоже, к ночи проступят синяки. На радость зубоскалу Бертольду, который обязательно спросит, за что его баронесса Вейзель огрела сковородкой. Приятелю хорошо, он с девицами ладит, Давенпорт тоже ладил, пока не влюбился. Капитан потер плечо и почти побежал, придумывая, как объяснить опоздание. Расписываться в собственной глупости не хотелось, но за какими кошками Мэлхен назначила свидание на складах и… назначила ли?! С Бертольда станется и пошутить под Излом, а Бэзил еще и подыграет!
Додумать, что он сделает с шутниками, помешало знакомое пятно, непостижимым образом забежавшее вперед. Давенпорт вытаращился на бело-бурую стену и расхохотался. Это было другое пятно, вернее, два, а рядом не имелось ни бочки, ни замерзшей лужи, ни… его собственных следов! Разозлившись, он проскочил нужный поворот, так что от злости в самом деле глупеют. Почти спокойно Чарльз дошел до конца склада, за которым оказалась присыпанная нетронутым снежком тропинка; не веря своим глазам, капитан обернулся – следов не было, были пятна на стенах, много пятен…
– Бред! – буркнул капитан, главным образом чтобы услышать собственный голос. Услышал. Прикоснуться к земле, сапогам и сараю тоже вышло. На щеку упала маленькая одинокая снежинка, запорошить следы ей было не по силам. Давенпорт смахнул холодную пушинку и понял, что потерял перчатки и вдобавок порезался. Над крышами поднималась ржаво-красная луна, казалось, она растет на здоровенном облетевшем дереве, по которому во время боя скакал Вальдес. Пахло дымом и конюшней, но ни лошадей, ни конюхов слышно не было, стояла какая-то странная тишина, затем сзади таки вздохнула лошадь. Чарльз рывком обернулся – показавшийся узким проход был пуст, зато на ближайшей стене красовалась надорская кляча. Капитан видел выписанные с чудовищной дотошностью заиндевевшую морду и нелепый короткий хвост, между которыми шла какая-то мешанина из светлых и темных пятен. Взмокший от непонятного ужаса Давенпорт с криком шарахнулся к противоположной стене и почувствовал сквозь мундирное сукно что-то мягкое и живое. Фыркнуло и тут же заржало. Плохо соображая, что он делает, Давенпорт вскочил в седло, конь, будто того и ждал, рванул с места в карьер.
