Пижурин снова пил, стакан за стаканом. Опоражнивалась вторая бутылка драгоценного, дорогого, старого, выдержанного вина. Пижурин не хмелел. Да и вино было такое, что не дурманило, но проясняло ум, точно открывало новые горизонты мышления, делало гибким и точным язык.
– В масонстве меня страшит, – сказал Акантов, – то, что оно подчинено таинственной власти, которую никто не видит и не знает. Не знают даже имен того венца пирамиды, которую из себя представляет масонство…
– В этом-то и есть величайшая мудрость масонства, – сказал Пижурин. – Мы имели Государя Императора. Все, видели, или могли видеть его, все знали о нем. Знали и то, что нужно было знать, знали и то, чего знать было вовсе не нужно… И напрасно. Государь оказался человеком, не богом… И вот, поползли гадкие слухи, рассказы: на солнце отыскали пятна… И Государю изменили, и бросили его на растерзание толпе… А, если бы Государя не знали, не видели, но лишь ощущали страшную силу и власть самодержавия… Тем и страшен Бог, что Его не видим…
Пижурин откупорил четвертую бутылку. Он уже не дожидался, чтобы Акантов выпил свой стакан, но наливал и пил стакан за стаканом.
– На солнце астрономы отыскали пятна. Представьте, Егор Иванович, что солнца не видно. Но в определенный час вдруг разливается по земле свет и тепло, и так же постепенно невидимо исчезает. Никакие астрономы не могут узнать, откуда свет, какова его субстанция, как и откуда урождается он, и куда исчезает?.. Пока не знали солнца с астрономической точки зрения – боготворили его. А теперь – плюют на него. На солнце – пятна!..
Пижурин выпил подряд залпом три стакана вина и вскрикнул неожиданно громко:
– Не знали бы солнца, не было и пятен на нем…
Он замолчал. За телескопическими, прямоугольными, толстыми стеклами очков горели крошечные огоньки его глаз.
Медленно потянулась рука к новой бутылке, привычным жестом, механически, откупорила ее и налила стаканы гранатовою влагою:
– Пейте, – сказал Пижурин, и ровным и спокойным голосом продолжал: – В Евангелии сказано, что Бога никто и никогда не видел, и видеть Бога нельзя… Потому-то и силен Бог… Если бы люди увидели Бога, они стали бы искать и на Боге пятна… И Бога ослушались бы… Так, если верить Библии, и было в дни райской жизни Адама и Евы, когда первые люди видели и слышали Бога. Человек, по самому существу своему, дрянь. Он все критикует, он во всем копается, он на солнце ищет пятна, он вырубает бревна из глаза ближнего. И масоны пошли вперед в этом направлении. Конвент Великого Востока в 1913-м году постановил отойти совсем от Бога. Бог для масонов перестал быть целью жизни, устремлением и помощью… Масонам указан иной идеал, и идеал этот – человечество. А коль скоро так, и масонство владеет человечеством, естественно, что верхушка масонства должна быть скрыта от всех глаз. Чтобы, понимаете вы, никаких пятен, никакой критики. И тогда же постановлено, что в мире есть только одна истина; это та, которая исходит от масонов. Все, что исходит не от них, – ложь… Жан Жорес… Вы слышали это имя?..
Акантов не ответил. От вина ли, или оттого, что, несомненно, очень тяжелые, порабощающие, флюиды исходили от Пижурина, мысль Акантова оказалась скованной, и тяжело воспринимал он все, что говорил его странный гость.
– Жан Жорес на Конвенте Великого Востока 1913-го года сказал: «Если бы идея Бога приняла вдруг осязательную форму и сам Бог в видимом образе появился над человеческой толпой, первая обязанность человека – возмутиться против Бога, отказать Ему в повиновении и отнестись к Нему как к равному, вступить с Ним в переговоры»… Вы видите, что тут люди смелые, дерзновенные, и с такими людьми быть заодно интересно и почетно… Вы меня поняли?..
Акантов опять промолчал. Точно раскаленные стальные, тиски сжимали ему голову. Он глухо слышал речь Пижурина и плохо усваивал ее.
– Нам мешают, – продолжал между тем Пижурин, – религия, нация, монархия и теперь еще фашизм и национал-социализм. И мы будем бороться с ними до конца… До победы… У нас есть союзники, и это, прежде всего, демократия. Она своим анархизмом, невежеством и тупостью правителей, полученных путем выбора, где мы можем всегда влиять, помогает нам удушать религию… С монархами мы справляемся удачно. Одних увлекаем к себе и заставляем вступать в ложи, других устраняем физически. При нашей мощи, это уже пустяки. С фашизмом и национал-социализмом придется таки повозиться, но тут с нами мировое еврейство…
– Это-то меня и смущает.
– Оставьте, пожалуйста… Свободные люди теперешнего мира, – все евреи. Да, что далеко ходить… Кто является властителем душ русской эмиграции, чьи газеты ежедневно влияют на нее? Евреи, люди, женатые на еврейках, люди, евреями окруженные… Назовите мне русского писателя, журналиста, общественного деятеля, который не был бы связан с евреями? Как паук липкой паутиной опутывает мух, так евреи оплели весь Советский Союз и всю эмиграцию. Газеты, издательства, благотворительность – все в еврейских руках, и единственный путь освобождения от них, это – масонство. Через масонство русские люди получают возможность направлять и управлять евреями. Вот почему нам и нужны в ложах сильные люди, русские патриоты, чтобы при помощи их спасти Россию…
– Скажите, Алексей Алексеевич… Простите, что я так прямо задам вам этот вопрос. Вы сами-то стремитесь в Россию? Нужна она вам? Для чего она вам нужна?..
Вопрос этот, как будто, рассердил Пижурина. Он повысил голос:
– Я, Егор Иванович, я, прежде всего, – «Я»!..
Нагнувшись, Пижурин пальцем провел по полу полукруг:
– Представьте, что я мелом провел вокруг себя черту. Это «Я», а за чертой весь мир… Так вот, если вы хотите говорить обо мне, то имейте в виду, что для меня, кроме меня, ничего в мире не существует Ни-че-го!.. Я люблю пить хорошее вино, и я его пью. Я хочу иметь красивых и элегантных женщин, хочу дефлорировать девушек, и я делаю это… Сколько раз я был женат, я не помню даже… Были девушки, которые шли за меня не только из-за моего богатства, но и из-за моего ума… Одна умерла, другая покончила с собой, третья ушла, с четвертой я развелся по всем правилам закона, от пятой я откупился… Были русская, полька, француженка, еврейка, испанка… Теперь мне хочется в Россию, к русской бабе, чтобы она меня, как ребенка, нянчила, купала в бане и пестовала меня, и для этого мне нужна теперешняя Россия. Тут все-таки закон. Того нельзя, это не позволено. Это стесняет. Когда Россия освободится от большевиков, в ней долго еще не будет закона, и там можно будет прикоснуться к такому смердяковскому развратцу какого тут и понять не могут…
– Г-м-мм, да, – промычал Акантов. Пижурин испытующе, с усмешкой, смотрел на него:
– Что?.. Поражены?.. Ну, скажите мне прямо в лицо, скажите: мерзавец!.. Не стесняйтесь. Не обижусь нисколько. В этом и вышина моя над вами. Для вас, это – оскорбление. Для меня – ничего не значащее слово из восьми букв, слово для крестословицы. Поймите, что если у меня только мое «Я», а весь мир – за меловой чертой, то для меня мира и так называемого общественного мнения нет… Грубо выражаясь: «плевать»!.. Впрочем, я грубых слов не люблю. Мне все – все равно. У меня есть только одно, что мучит меня и не дает мне покоя: это – страх смерти… Вот, чтобы вам этот-то мой страх был понятным, я и вернусь к легенде…
