– Вдовый я… Жену в Югославии потерял. Дочь у меня маленькая, в Германии учится…
– Скажи, какая оказия!.. У меня тоже жана в Белой Церкви померла от тифа, а дочка тут, при мне… Пять годков ей… Вот, в школу французскую отдал ее…
И то, что оба они вдовцы, недавно потерявшие жен, что у обоих остались дочери-сиротки, почти однолетки, словно толкнуло одного к другому, и Акантов протянул руку Чукарину, и, крепко пожимая ее, еще раз повторил:
– Так будем знакомы… Приходите ко мне когда в воскресенье и дочку приводите с собою… Легче будет нам вместе на чужбине…
– Покорно благодарю, ваше превосходительство, на ласковом слове, – скидывая фуражку и вытягиваясь по-военному, сказал Чукарин.
Акантов еще посмотрел, как бодро, смелым шагом, помахивая руками, пошел казак вдоль по узкой улочке и стал подниматься к себе в комнату.
VIII
Каждый год, осенью, в Париже, в «Grand Palais», возле Елисейских Полей, устраивался автомобильный салон – выставка автомобилей. Это бывало событием в жизни не только автомобильного мира Парижа, но и всей Франции. Да и со всего света приезжали знатоки и любители посмотреть новинки, новые изобретения и усовершенствования. К этому «салону» готовились целый год, и один автомобильный завод щеголял перед другим красотою, легкостью на ходу быстротою, изяществом форм, экономностью на горючее своих машин.
Как раз в эту пору готовился к выставке и тот завод, на котором работали Акантов и Чукарин.
Директор и главный инженер завода в сборочной мастерской с тревогой следили, как не спеша, лениво и медлительно, будто даже нарочно медлительно, копошились рабочие французы подле машины. Рослый, могучего сложения, русский «вранжелист» им помогал, был у них на побегушках, на черной работе: «Поди, подай то, принеси это…».
Была суббота, надвигался вечер. Ярко загорались в мастерской большие фонари, осветили наполовину собранную машину, принесенный из мастерской, не вполне готовый, мотор в ящике, коробки с мелкими частями управления, нервами машины, разложенные на столах, по листам бумаги, и лежавшие и на полу манометры, показатели количества бензина, часы, указатели скорости, свитки тонких трубок, проволок, свертки с винтами и гайками. В ярком свете фонарей стало ясно, что работа далеко не окончена, что она мало подвинулась за день, и что необходимо еще день работать, чтобы закончить сборку машины.
В обычное время прогудел фабричный гудок, рабочие побросали инструменты и, с веселым говором, отошли от машины.
– Постойте, товарищи, – кинулся к ним инженер, – А как же машина? Завтра вы придете?..
– Завтра воскресенье, мы не работаем, – ответили из группы рабочих.
– Подумайте… Что же вы это делаете?.. Машина, ведь, выставочная… В понедельник она должна стоять на стенде.
– Выставка ваша, а время наше, – грубо ответил молодой рабочий, бойкий, развязный француз.
– Вы, мосье, сами понимаете, что и пожелай мы работать, мы не можем этого, – сказал старый, седой и лысый, контромэтр.
В тысячи пар глаз рабочие следили друг за другом, чтобы никто не посмел нарушить завоеванных долгою борьбою, голодовками во время забастовок, рабочих прав и свобод и тогдашней 48-часовой недели. Директор и инженер знали, что ни сверхурочная плата, ни угроза расчета не могли заставить рабочих нарушить сделанные ими постановления. Время было такое, когда рабочие постепенно овладевали предприятиями и, руководимые коммунистической партией, упорно старались устранить администрацию завода от управления… Коммунизм входил в жизнь французских рабочих… «Rien à faire…»
[43].
Мастерская быстро опустела. В ярком, наглом, точно смеющемся над директором, свете фонарей стояла посередине мастерской каким-то допотопным чудовищем неоконченная машина: без колес, без механизмов управления и без мотора…
Из глубины мастерской выдвинулся тот рабочий, русский, «вранжелист», который помогал рабочим, и не ушел почему-то из мастерской. Он как был, так и остался, в синем комбинезоне. У него было добродушное широкое, красное от здорового загара и утомления, лицо, с русыми, крепкими, солдатскими усами. Он смелыми шагами подошел к инженеру, тряхнул головою в густых волосах, и сказал на том простом жаргоне, на каком говорят во Франции арабы:
– Pas craindre… Automobile lundi exposition prêt… Sois tranquilie…
– Кто вы такой? – спросил директор, с невольным уважением глядя на рослого, сильного человека, который носил в одной руке пару тяжелых ошинованных черным блестящим каучуком колес.
– Cosaque… Cosaque du Don…
– Ah, cosaque, – с разочарованием протянул директор, и сделал шаг, собираясь уходить.
Казак осторожно коснулся громадной рукой края изящного, широкого пальто директора:
– Laisse… Attends… Moi chercher camarade Ivan, nous deux – automobile prêt… Attends ici dix minutes
[44]!
Терять все равно было нечего. Посмеиваясь, директор закурил папироску и остался с инженером в пустой мастерской дожидаться этого странного человека. Тот вернулся минут через десять, со своим товарищем. Товарищ его был поменьше ростом, но такой же сильный и коренастый, могучий и широкий в плечах, как молодой бычок. Он был бритый, с красивыми, мелкими чертами лица и с ясными, серыми, остро глядящими глазами. Он был моложе первого. Он пришел, уже переодетый, по-домашнему, в сером дешевеньком пиджаке и в мягкой шляпе. Он скинул шляпу, снял пиджак и жилет, и, вместе с «вранжелистом», подошел к машине. Они внимательно, тихо переговариваясь, осматривали новую, с новыми усовершенствованиями, машину, потом перекрестились и взялись за инструменты…
Работа закипела…
То, что целый рабочий «экип» в двенадцать человек делал час, они делали несколько минут. Щипцы-кусачки, щипцы плоские, отвертки, ключи, молотки, клещи сменялись в их руках одно другим. Они знали, что нужно делать, и это сразу заметили и инженер, и директор… Быстро снимали они бумагу с колес, накатывали их на оси, примеряли, пригоняли, тут же, на станке, где нужно – вручную, подтачивали, подпиливали, пригоняли по лекалу. Нигде не соскользнет у них отвертка, не поцарапает винта. Все делалось тщательно, осторожно, привычными, опытными руками.
Директор уехал, и в два часа ночи вернулся с корзиной съестного и двумя бутылками вина. Инженер, остававшийся с рабочими, встретил его:
– Этим людям, – сказал он, – можно доверять… Они знают машину не хуже меня. И при том же сила!.. Плечом, без домкрата, машину поднимают… Это необыкновенные люди…
«Необыкновенные люди» от вина отказались:
