Но нынешнюю ночь, по настоянию Сельмы, молодые должны были провести в доме Налбантоглу. Это было удобно, так как аэропорт находился неподалеку. Родители невесты, живущие в другой части города, тоже были приглашены на ночлег. Нагруженные бесчисленными сумками, свертками и букетами, уже начавшими увядать, обе семьи втиснулись в минивэн.
Для этого времени года было непривычно холодно, ветер завывал за окнами автомобиля, точно злобный дух.
Сидя в машине, мчавшейся по мокрым от дождя улицам, Пери увидела, как мать невесты достала из сумки ярко-красный кушак – пояс девственности – и завязала его на талии своей дочери. Этого Пери никак не ожидала, хотя и знала, что в некоторых районах страны этот обычай до сих пор имеет самое широкое хождение. Пытаясь скрыть свое смущение, Пери заговорила с Хаканом. Брат отвечал неохотно, вид у него был усталый и отсутствующий, на лбу выступили бисеринки пота. Вскоре Пери тоже погрузилась в молчание.
Больница
Стамбул, 2000 год
Приехав домой, молодожены заняли хозяйскую спальню, а родители невесты – комнату Пери. Сельме и Менсуру пришлось отправиться в комнату сына и улечься на одной кровати. Самой же Пери оставалось довольствоваться диваном в гостиной.
Волна усталости накатила на нее сразу же, едва она коснулась головой подушки. Уже начиная дремать, она услышала чье-то далекое бормотанье. Кто-то читал слова молитвы; слова растворялись в воздухе вместе с последними гаснувшими огнями. Пери попыталась понять, кто это мог быть, но голос казался лишенным всяких признаков возраста и пола. А может, Пери уже спала. Убаюканная тиканьем часов в коридоре, она отдалась во власть сна, дыхание ее стало спокойным и ровным.
Через час или около того, уже посреди ночи, она внезапно проснулась. Ей почудился какой-то звук. Опершись на локоть, она замерла, вслушиваясь. Но напрасно она напрягала слух, в темноте раздавались лишь удары ее собственного сердца… один… два… три… четыре… Внезапно звук повторился. Кто-то плакал. Между всхлипываниями раздавалось негромкое шуршание, похожее на шелест ветра в кронах деревьев. Где-то открылась и с шумом захлопнулась дверь. Нет, это не ветер, догадалась Пери, это человек, и этот человек вне себя от ярости.
Она интуитивно почувствовала неладное, но все же продолжала лежать, надеясь, что все образуется само собой. Однако шум усиливался. Шепот перерос в крик, по коридору загрохотали шаги, а рыдания сменились стонами, полными боли и отчаяния.
Пери вскочила.
– Что происходит? – громко спросила она, но не получила ответа.
Она побежала в комнату, где спали родители. Мать, с мертвенно-бледным лицом, сидела на постели. Отец, тоже бледный и растрепанный, сцепив руки за спиной, расхаживал по комнате. Хакан сидел на стуле и нервно затягивался сигаретой. Глядя на них, Пери вдруг испытала странное чувство, как будто она не знает никого из этих людей, будто они просто чужаки, выдающие себя за тех, кого она любит.
– Что случилось? – снова спросила она. – Почему никто не спит?
Брат повернулся в ее сторону, его прищуренные глаза сверкнули, как лезвия бритвы.
– Иди к себе!
– Но…
– Я сказал: иди к себе!
Пери отшатнулась. Никогда прежде она не видела Хакана таким злым. Хотя он легко раздражался и выходил из себя, на этот раз его ярость была похожа на ярость дикого зверя.
В гостиную она возвращаться не стала и пошла в хозяйскую спальню. Дверь была открыта настежь, невеста, в одной рубашке, с рассыпанными по плечам волосами, сидела на кровати. По обе стороны от нее, скорбно поджав губы, сидели ее родители.
– Клянусь, это неправда! – стонала новобрачная.
– Тогда почему он так сказал? – процедила ее мать.
– Кому вы больше верите – ему или своей дочери?
На несколько мгновений в воздухе повисло молчание.
– Я поверю тому, что скажет врач, – изрекла наконец мать невесты.
Постепенно до Пери дошло, в чем причина ночного переполоха. У ее брата возникли подозрения, что его жена не девственница. Вне себя от гнева, он выскочил из спальни, хлопнул дверью и перебудил весь дом.
– Врач? Какой врач? – испуганно переспросила невеста.
Взгляд ее заплаканных покрасневших глаз устремился к окну, за которым стоял угольно-черный сумрак ночи. Но луна уже скрылась, и на горизонте темноту прорезала пурпурная полоса, предвестница рассвета.
– Это единственный разумный выход, – заявила ее мать, встала и, схватив дочь за руку, рывком подняла ее на ноги.
– Мама, пожалуйста, не надо, – прошептала девушка, голос ее был тих, как шелест травы.
Но мать была непреклонна.
– Иди одевайся, – повернулась она к мужу.
Тот кивнул, то ли не желая спорить, то ли разделяя мнение жены.
Кровь прилила к щекам Пери. Со всех ног она бросилась к родителям.
– Баба, останови их. Они собираются вести ее в больницу.
Менсур, в измятой пижаме, стоял с растерянным видом человека, которого вынудили играть в пьесе совершенно не знакомую ему роль. Он посмотрел на дочь, потом на невесту, вышедшую в коридор в сопровождении матери. В глазах его застыла та же беспомощность, что и в ночь ареста старшего сына.
– Давайте успокоимся и все обсудим, – сказал он. – Мы теперь одна семья, и нам ни к чему впутывать в наши дела посторонних.
Мать невесты сердито махнула рукой:
– Если моя дочь виновата, я должна ее наказать. Но если ваш сын солгал, Аллах свидетель, ему придется об этом пожалеть.
– Прошу вас, давайте не будем давать волю гневу… – уговаривал Менсур.
– Пусть делают что хотят! – вмешался Хакан, выпустив из ноздрей сигаретный дым. – Я хочу знать правду. И я имею право знать, какую женщину взял в жены.
– Как ты можешь так говорить?! – возмутилась Пери.
– Заткнись! – бросил Хакан, голос его прозвучал неожиданно равнодушно, почти вяло. – Не суйся не в свое дело.
* * *
Меньше чем через полчаса они все сидели в вестибюле ближайшей больницы. Все, кроме невесты.
События этой ночи Пери вспоминала еще долгие годы спустя, особенно отдельные ее подробности: трещинки на потолке, напоминавшие карту какого-то забытого континента, цоканье каблуков медсестры по цементному полу, запах дезинфицирующего средства, смешанный с запахом крови и страдания, облупившаяся темно-зеленая краска на стенах, надпись «Отделение скрой помощи» с пропущенной буквой и одна неотвязная мысль о том, что, каким бы абсурдным ни казалось ей все происходящее, ее ведь тоже могут подвергнуть такому унизительному осмотру, если семью ее будущего жениха, выбранного родителями, будет волновать ее невинность. Когда Пери представляла себя на месте несчастной невесты, сердце ее замирало.
