– Вот и прекрасно, езжай на свадьбу, – кивнула Ширин. – А когда вернешься, надо больше развлекаться. Иначе совсем закиснешь. Ты же молодая, забыла?
– Не забыла, – вздохнула Пери. – Но я не такая, как ты.
– Хочешь сказать, тебе нравится страдать?
– Конечно нет.
– К меланхолии можно относиться по-разному, – сообщила Ширин. – Если миссис Депрессия уселась в твой автомобиль, ты можешь остаться на водительском месте и давить на газ, пока она не завопит от страха. А можешь уступить ей руль, и тогда бояться придется тебе.
– Какая разница? – усмехнулась Пери. – И в том и в другом случае автомобиль врежется в дерево.
– И все-таки, сестра, разница есть! Одно дело – в дерево врезалась ты сама, другое дело – старушка Депрессия.
Чувствуя, что этот спор ей не выиграть, Пери попыталась сменить тему, решив заговорить о том, что Ширин наверняка заинтересует.
– Кстати, помнишь, ты рассказывала о профессоре Азуре? Я узнавала насчет его семинара.
– Да? – Щеки Ширин мгновенно залились румянцем. – И как тебе Азур? Очаровашка, правда?
– Я с ним не встречалась. Пока только прочла тему семинара.
– И что скажешь?
– Очень интересно.
– Можно дать тебе дружеский совет? Ведь мы с тобой восточные женщины, принадлежим к братству обреченных. Или к сестринству, если выражаться точнее. Так вот, моя маленькая турецкая сестренка, если тебе удастся попасть на семинар Азура, никогда не употребляй слова «интересно». Он это слово ненавидит. Говорит, оно убивает все живое, потому что от него веет скукой.
Сказав это, Ширин вышла из комнаты, оставив Пери наедине с ее тревогами и кошмарами.
Музыкальная шкатулка
Стамбул, 2016 год
На хрустальных блюдах подали десерты: нежнейший ореховый торт с шоколадным заварным кремом и запеченную айву со взбитыми сливками из буйволиного молока. Появление этих кулинарных шедевров встретил гул голосов, в котором восторженные реплики сливались с тревожными.
– Ах, сегодня я прибавлю не меньше двух фунтов, – вздохнула владелица рекламного агентства, похлопав себя по животу.
– Не переживайте, вы можете себе позволить немного поправиться, – утешила ее хозяйка дома.
– А если продолжать разговоры о политике, набранные калории сгорят еще до обеда, – заметил журналист. – Лучшего способа не существует.
Когда горничная поднесла ей блюда с десертами, Пери покачала головой:
– Нет, спасибо.
– Как пожелаете, мадам, – с видом сообщницы откликнулась горничная.
Но тут вмешалась хозяйка, от которой не ускользнул этот короткий разговор.
– Нет, дорогая, так не пойдет! Вы можете иметь какие угодно политические взгляды и свободно высказывать их за этим столом, не опасаясь кого-нибудь задеть. Но если вы не попробуете моего торта, я обижусь.
Пери сочла за благо не спорить. Она отведала и айвы, и торта. Ей никогда не удавалось понять, почему женщины так настойчиво пичкают друг друга сладким. Наверное, тут действуют некий «закон сравнительной эстетики» – чем жирнее все твои знакомые, тем меньше бросается в глаза твой собственный лишний вес. Впрочем, может, она слишком цинична. В памяти всплыл голос Ширин: «Поверь мне, Мышка, ты должна стать во сто раз циничнее!»
Когда хозяйка, удовлетворившись, переключила свое внимание на другого гостя, Пери схватила бокал с вином и сделала большой глоток. В этот вечер она пила намного больше обычного, но никто, в том числе и она сама, не замечал этого. Много лет назад она возвела в своем сознании плотину, чтобы преградить поток мучительных воспоминаний, сегодня эта плотина дала трещину. И теперь тонкая струйка печали сочилась в эту трещину, проникая в ее сердце, в то время как сама она подсознательно понимала, чем это может обернуться, и лихорадочно пыталась заделать брешь, чтобы ее жизнь опять вернулась в привычное русло.
– Я думала, сегодня здесь будет экстрасенс, – хриплым голосом заядлой курильщицы протянула подруга журналиста.
Все догадывались, что у этой девицы на душе кошки скребут. В социальных сетях настойчиво муссировались слухи о том, что журналист недавно ужинал в обществе своей бывшей жены и, возможно, собирается к ней вернуться.
– Он должен был приехать еще час назад, – откликнулся хозяин дома. – Наверняка бедняга застрял в пробке.
– Неужели даже стамбульским экстрасенсам неведомо, по какой дороге надо ехать, чтобы не попасть в пробку, – сострил директор американского хедж-фонда.
– Друг мой, сие неведомо никому, – усмехнулся хозяин. – Но поверьте, этот парень не шарлатан. Говорят, он предсказал даже финансовый кризис.
– Может, всем крупным компаниям стоит иметь в штате хорошего экстрасенса, – заметила владелица рекламного агентства. – А то от всех этих политических и финансовых экспертов ровным счетом никакого толку.
Пери, подчинившись внезапному импульсу, извинилась и встала из-за стола.
– О, неужели мы опять нагнали на вас скуку? – сверкнул глазами изрядно набравшийся архитектор. Он не простил Пери ее выпада и теперь пытался отомстить.
– Я всего лишь хотела позвонить домой, узнать, как там дети, – кротко ответила Пери.
– Да-да, конечно, дорогая! – вмешался хозяин дома. – Почему бы вам не пройти наверх, в мой кабинет. Там вам никто не помешает.
Попросив у мужа телефон, Пери поднялась на второй этаж.
* * *
Из огромных окон открывался изумительный вид на Босфор. Эта роскошно обставленная комната, с обшитыми кожаными панелями стенами, деревянным потолком, массивным столом красного дерева с мраморной столешницей, глубокими креслами цвета яичного желтка, множеством прекрасных картин и антикварных безделушек, мало походила на рабочий кабинет, больше напоминая жилище какого-нибудь экстравагантного главаря мафии.
На многочисленных фотографиях, украшавших одну из стен, бизнесмен был изображен в обществе политиков, знаменитостей и олигархов. Среди них Пери заметила одного бывшего ближневосточного диктатора, сиявшего фарфоровой улыбкой. Он пожимал руку хозяина дома на фоне сооружения, похожего на тщательно воспроизведенный бедуинский шатер. Рядом висел портрет одного недавнего правителя из Центральной Азии, снискавшего себе дурную славу после того, как он увешал родной город собственными изображениями и вдобавок назвал один месяц в году своим именем, а другой – именем своей матери. Пери смотрела на его лицо, словно выкованное из железа, и чувствовала, как в груди у нее растет ком, мешающий дышать. Что она делает здесь, в этом доме, построенном на деньги, которые были получены в результате грязных махинаций? Она чувствовала себя речным камешком, который течение бросает из стороны в сторону. Окажись здесь профессор Азур, он, наверное, с улыбкой процитировал бы строки своего «Руководства для тех, кто пребывает в растерянности»: «Мудрости не бывает без любви. Любви не бывает без свободы. Мы не достигнем свободы до тех пор, пока не уйдем прочь от тех, в кого мы превратились».
