– Как ты с ними познакомилась?
Пери ответила не сразу:
– Это мои университетские подруги. Мы учились в одном колледже, жили в одном доме. Ходили на один семинар, правда, в разное время.
– И о чем семинар?
Пери слегка улыбнулась, взгляд ее на мгновение подернулся дымкой воспоминаний.
– Ну, как тебе сказать… в общем, о Боге.
– Вау! – протянула Дениз.
Так она обычно восклицала, когда предмет разговора ее совершенно не интересовал. Палец дочери указал на высокого мужчину в центре маленькой группы. Его светло-каштановые волосы выбивались из-под плоской шляпы непослушными завитками; четко очерченный подбородок немного выдавался вперед. Даже на фотографии было заметно, как сияют его глаза. Выражение лица было непроницаемым и в то же время слегка напряженным.
– А он кто?
Если в глазах Пери и мелькнуло смущение, то лишь на долю секунды.
– Наш профессор.
– Да ладно. А похож на строптивого студента.
– Он был… строптивым профессором.
– Разве такие бывают? – усмехнулась Дениз. – Как его звали?
– Мы звали его Азур.
– Ну и имечко. А где это вообще?
– В Англии… в Оксфорде.
– Где? Почему ты никогда не рассказывала, что училась в Оксфорде? – Последнее слово она выделила особо.
Пери замешкалась, не зная, что ответить. Она сама бы не могла объяснить, почему не делилась своим прошлым ни с кем, даже с детьми. Просто не выдалось ни подходящего времени, ни удобного случая.
– Я провела там не так много времени, – вздохнула она. – И не закончила обучение.
– Но как ты туда попала?
Дениз явно находилась под впечатлением от только что сделанного открытия. Но в голосе дочери Пери уловила нотки зависти. Хотя до вступительных экзаменов в университет оставалось еще несколько лет, Дениз уже начала их бояться. Образовательная система, нацеленная на то, чтобы разжечь в юных сердцах дух соревнования, неплохо подходила для дисциплинированных натур, таких как Пери, но для мятежников, подобных Дениз, оборачивалась настоящим бедствием.
– Можешь мне не верить, но в школе я училась отлично. Папа всегда хотел, чтобы я получила самое лучшее образование… в Европе. Он помог мне подать заявление, и меня приняли.
– Тебе помог дедушка? – недоверчиво спросила Дениз.
В ее сознании образ дряхлого старика, каким она запомнила деда, никак не уживался с образом всемогущего волшебника, способного чудесным образом изменить чью-либо жизнь.
– Да, – улыбнулась Пери. – Дедушка очень мной гордился.
– А бабушка? Она тобой не гордилась? – уточнила Дениз, интуитивно почуяв, что в прошлом не все было гладко.
– Она очень волновалась, что мне будет одиноко в чужой стране. Я ведь уезжала из дома в первый раз в жизни. Любой матери тяжело расставаться со своим ребенком.
Она тяжело вздохнула и вдруг с удивлением поняла, что сочувствует матери.
– И когда это было? – продолжала расспрашивать Дениз.
– Незадолго до одиннадцатого сентября, если это что-нибудь тебе говорит.
– Разумеется, я знаю, что такое одиннадцатое сентября. Значит, это было до того, как ты встретила папу. – Лицо Дениз просветлело от какого-то внезапного озарения. – Выходит, ты бросила Оксфорд, вернулась в Стамбул, забила на образование, вышла замуж, родила троих детей и стала домохозяйкой. Очень оригинальная карьера! Браво!
– Я и не претендовала на оригинальность, – вздохнула Пери.
Пропустив ее слова мимо ушей, Дениз спросила:
– Так все же почему ты бросила Оксфорд?
На этот вопрос Пери ответить не могла. Правда была слишком болезненной.
– Выяснилось, что нагрузка слишком велика для меня: лекции, семинары, экзамены…
Дениз молчала, но ее взгляд явно выражал недоверие. Впервые в жизни ей пришло в голову, что ее мать, которая дала ей жизнь, день за днем заботилась о ней, удовлетворяя все ее нужды и капризы, когда-то, до рождения детей, была совсем другим человеком. До этого дня мать была для Дениз terra cognita, где каждая рощица, каждый пригорок и каждое тихое озерцо были ей известны. Мысль о том, что на этой земле могут быть неизведанные места, тревожила и раздражала ее.
– Может, теперь отдашь фотографию? – попросила Пери.
– Подожди секунду.
Дениз поднесла фотографию близко к глазам и прищурилась, словно пытаясь обнаружить какой-то секретный шифр. Подчинившись внезапному импульсу, она перевернула снимок и увидела надпись, сделанную размашистым почерком, которому писавший тщетно пытался придать аккуратность.
Пери от Ширин с сестринской любовью. И помни, Мышка: я больше не могу называть себя ни мужчиной, ни женщиной, ни ангелом, ни даже чистой душой.
– Кто такая Мышка? – хихикнула Дениз.
– Так Ширин называла меня.
– Трудно придумать прозвище, которое подходило бы тебе меньше!
– Наверное, дело в том, что за прошедшие годы я сильно изменилась, – улыбнулась Пери. – Нам пора идти, детка.
Вид у Дениз по-прежнему был озадаченный.
– А это что за бред – «не могу более зваться мужчиной, женщиной, ангелом»… и все такое прочее…
– Всего лишь строка из одного стихотворения. Солнышко, прошу тебя, отдай мне фотографию.
Из гостиной доносились оживленные голоса и смех. Кто-то блистал остроумием или, по крайней мере, воображал, что блистает. После недолгого раздумья Дениз вернула матери снимок и пошла к гостям.
Оставшись в коридоре одна, Пери крепко сжала фотографию. Ей казалось, что от этого кусочка картона исходит тепло, как от живого существа. Как все-таки странно устроена жизнь, думала она. С течением лет воспоминания блекнут, сердца черствеют, тела стареют, обещания оборачиваются обманом, убеждения теряют смысл. А фотография, это двухмерное изображение реальности, остается неизменной. Неизменной, как ложь, в которую по-прежнему хочется верить.
Стараясь не смотреть на лица, запечатленные на снимке, Пери спрятала его в бумажник. Ей не хотелось оглядываться в прошлое, не хотелось думать о том, как юная Пери отнеслась бы к женщине, в какую она превратилась сейчас. Выпрямив спину, она медленно направилась в гостиную, готовая к встрече с людьми, многие из которых хотя и были ее давними знакомыми, но так и остались для нее чужими.
Соглашение
Стамбул, 1990-е годы
В школе Пери пережила годы, наполненные и верой, и сомнениями. Втайне от отца она неукоснительно исполняла обещание, данное Богу. Каждый вечер перед сном она молилась, пылко и искренне, очень тщательно подбирая слова. Она старалась изо всех сил, надеясь, что Аллах будет милостивее к их семье и снисходительнее к прегрешениям ее отца, если она принесет все свои колебания на алтарь любви и станет такой набожной и благочестивой, как все эти бродячие проповедники, которых так много в Стамбуле. Разумеется, подобные надежды не имели под собой никаких реальных оснований. Но разве соглашения с Всевышним когда-нибудь бывают рациональны?
