Сейчас в Сан-Диего продавцом аудиотехники. Судя по голосу в трубке, вроде доволен. Хоть и развелся со своей мексиканочкой. Ну, дай им бог, пускай и каждому по отдельности.
– Моя тема – коридор между внешним космосом и внутренним. Сёко Асахара, лидер секты «Аум», указал этот коридор своим верующим. Те впали в шок от вида новых горизонтов, и он использовал их шок, чтобы сделать из них рабов. Это очень опасно. Мне кажется, что он своего рода гениальный рассказчик, который рассказал людям плохую историю – и они убили много других людей. Это трагично, грустно и очень неправильно. Я просто хотел рассказать миру, как это все неправильно. Но если бы я просто сказал, что это неправильно, никто бы ничего не понял. Так что я взял у них интервью, собрал вместе их голоса и сделал книгу. Я разговаривал с 63 пострадавшими, которые были в тот день там, в метро. Голоса простых людей, которые пострадали от всего этого. Я спрашивал их в интервью о детстве, о первой любви. Они жаловались – мол, это не имеет отношения к трагедии. А я отвечал – имеет! Я прежде всего хотел знать, что это за люди. И хотел описать их личные трагедии. Если бы я сам ехал в том поезде, я бы, наверное, их ненавидел. Но когда я слушал их истории – я их любил. Это хорошие люди. Мы понимаем друг друга. Они очень много работают и любят свои семьи. Они не чувствуют себя счастливыми, когда набиваются в электричку и едут на работу, где потом выкладываются на всю катушку, – но они верят, что так и должно быть. И я люблю этих японских работяг. Но в то же время чувствую, что если бы их отправили на войну – например, в Китай, – они убили бы много китайцев, потому что они очень, очень организованны, вы знаете. Они так много и так прилежно работают…
– Опасны ли они?
– Опасны. Если им прикажут убивать – они будут убивать. Я очень люблю их, но в то же время очень боюсь. Я… не знаю. Пока не знаю85.
* * *
Особо запоминающийся штрих на общем фоне романа – сцена-загадка, в которой Готанда и Боку расстаются в предпоследний раз. Когда разговор об убийстве Мэй доходит до предельного напряжения, герой вдруг ощущает «присутствие Зверя». И общая расслабленная интонация рассказчика на несколько секунд ныряет, как задетая дробью птица, в глухую петлю:
И тут я ощутил присутствие кого-то третьего. Будто кроме нас с Готандой в комнате есть кто-то еще. Я чуял тепло его тела, дыхание, запах. Но по всем признакам это был не человек. Воздух вокруг заметался так, словно разбудили дикого зверя. Зверя? У меня одеревенела спина. Я судорожно огляделся. Но, само собой, никого не увидел. В воздухе посреди комнаты скрывался лишь сгусток признаков чего-то нечеловеческого. Но видно ничего не было.
Что это, Бэрримор?
Одно время мне казалось, что это – Смерть, нависающая над героем в ту минуту, когда Готанда подумывает, а не слишком ли много знает его приятель и не «убрать» ли столь опасного свидетеля прямо сейчас.
Теперь, когда я собрал все мысли в одну книгу, мне все же думается по-другому.
Это отошел в иной мир, выполнив свое назначение, Человек-Овца. Превратившись в скелет № 6 в Комнате Смерти.
Вспомним, как он «дошел до жизни такой».
Еще в «Пинболе» у Боку появляется новый распределительный щит. Монтер, пришедший его поменять, – иссиня-черный от щетины. «Такому, сколько ни брейся, все не выбрить. Синева доходила аж до глаз». До существа в овечьей маске – «шерсть в глаза попадает» – уже недолго.
И в дальнейшем вся его функция – подключать Боку к жизни, пока тот не вырастет и не встанет на ноги. Поддерживать связь с окружающими людьми и держать его «на плаву» в этом мире. Со всеми его принципами и личными установками, из-за которых он вечно «все на свете теряет». Помню, при первом прочтении сцена, в которой Боку рассказывает Юки о своем детстве и появлении тени Человека-Овцы, даже напомнила мне Вендерсово «Небо над Берлином». Уж очень похоже там сходят ангелы. Но все-таки параллель с христианскими ангелами тут не работает, и вот почему.
В миг, когда у Боку впервые мелькнула мысль, что Готанда – убийца, он познал свою обратную сторону. Этот момент – момент потери нравственной чистоты и Человека-Овцы в себе – очень важен для ощущения полноты и законченности романа. Именно на этой сцене из отношений Я-Боку и Крысы-Готанды исчезает искренность и непосредственность бывших школьных друзей. Отныне они перестают друг другу доверять. Слишком много яда скопилось в обоих бокалах.
Ложь.
Вот он, новый фактор в механизме суперотеля «Дельфин». Еще в «Охоте на овец» его не было. Здесь же – Боку врет полиции, что ничего не знает про Мэй. Готанда врет Боку, что ничего не слышал о Кики. Чем дальше заходят отношения людей, которые врут, тем больше лжи наворачивается. Этакий «синдром Зорге»: когда игра усложняется, личные принципы размываются и бывшие враги начинают сотрудничать во имя третьей реальности, третьего пути и третьей цели… Или «принцип Чандлера», проще говоря. Со стокгольмским акцентом.
По ходу «раскаяния» Готанда признается, что в нем с малых лет живет страсть к разрушению, рассказывает, как в детстве поджигал почтовые ящики, убивал кошек, сталкивал со скалы одноклассников, а в студенчестве выдал полиции своих товарищей по забастовке. То есть практически раскрывает всю бездну своего падения. Как же реагирует Боку – теперь, когда в нем умер Человек-Овца? А тот и не думает обвинять дорогого друга. И даже признается, что ради дружбы он мог бы забыть об убийстве Мэй.
Дальше – хуже:
– Что-то я тебе сегодня каюсь во всех грехах, – невесело усмехнулся Готанда. – Прямо генеральная репетиция какая-то. Но я рад, что мы поговорили. Мне теперь легче, ей-богу. Хотя тебе, наверно, было со мной неуютно…
– Глупости, – сказал я. «По-моему, мы никогда не были ближе, чем сейчас», – подумал я. Мне следовало это произнести. Но я решил сделать это как-нибудь позже. Хотя откладывать смысла не было – я просто подумал, что так, наверное, будет лучше. Что еще наступит момент, когда эти слова прозвучат с большей силой. – Глупости, – только и повторил я.
Тебя все меньше заботит, врешь ты сейчас или нет. Ты стал большой и понял, как играть в эту игру. И действительно, никогда еще не был так близок к убийце.
– Ты был очень хороший, – сказала тебе Юки на прощанье. Почему-то в прошедшем времени. – Я никогда не встречала такого человека, как ты.
И кто знает – может быть, на этом и кончилось ее детство.
* * *
Прости, что пишу. Прости, что вообще обращаюсь к тебе – даже вот так, без имени. Не знаю, где ты сейчас. Понятия не имею, в какую страну и в какую часть света покупать билет, даже когда на это есть деньги и время. Я искал тебя слишком долго. В лицах актрис и актеров кино, в характерах героев и героинь любимых книг, в разговорах тех, кого мне нравилось слушать, в чьих-то рукопожатиях и прикосновениях тех, кто меня ласкал. И каждый раз понимал, что это не мое, а чье-то еще, а значит, никто – не ты.
