– Друг, – запнувшись, сказала я и села на стул у кровати Кэйда. Он поменял позу и поморщился от боли.
– Мне так жаль, – прошептала я, сжимая его вялую руку. – Скоро тебе помогут, вот увидишь.
Спустя минуту появился врач, и Кэйд сморщился.
– Нет! – крикнул он. – Нет, нет!
– Мистер Макаллистер, – голос медика звучал совершенно спокойно, – я доктор Грин. Я здесь, чтобы помочь вам.
На лице Кэйда застыло выражение ужаса, и мое сердце сжалось от боли.
Доктор Грин кивком поздоровался со мной, но не сводил глаз с Кэйда.
– Не нужно бояться, мистер Макаллистер. Мы обработаем ваши раны и подлечим.
Кэйд отвернулся, но сидел спокойно, когда доктор Грин приставил стетоскоп к его груди. Затем ему измерили давление. Закончив осмотр, врач сделал какие-то пометки в папке, потом повернулся ко мне:
– Нам надо провести кое-какие обследования. У него явно сломано несколько ребер, но я хотел бы исключить внутреннее кровотечение. Очевидно, его несколько раз очень сильно ударили в живот.
Я кивнула. В смотровую вошла медсестра с тазом теплой воды и стопкой салфеток для мытья.
– Я хочу промыть раны.
Когда доктор Грин вышел, я последовала за ним.
– Доктор, могу я с вами поговорить?
– Конечно. – Он повернулся ко мне.
– Этот человек не всегда был таким, – начала я. – Он не всегда жил на улице. Когда-то он был президентом «Стихия Рекордс».
Глаза доктора расширились:
– «Стихия Рекордс»? Название возвращает меня в девяностые годы, – восхищенно протянул он. – Я слушал много музыкантов этой фирмы. Что же с ним случилось?
– Не знаю, – честно ответила я. – Десять лет назад он ушел из компании и уехал из Сиэтла. С тех пор я ничего о нем не слышала. Всего лишь несколько дней назад я нашла его на улице. – Я покачала головой. – Картинка никак не складывается. Как он мог скатиться с вершины на самое дно?
– Найдется немало возможных объяснений, – сказал врач. – Самый вероятный виновник – пристрастие к наркотикам.
– Нет, – твердо ответила я. – Я знаю его, он никогда не прикасался к этой дряни. Честно говоря, наркотики всегда вызывали у него отвращение. Это не наркомания, это что-то другое.
– Возможно, психическое заболевание, – предположил доктор Грин.
Я покачала головой:
– Кэйд никогда не страдал депрессией или чем-то подобным.
– Психические болезни коварны, – объяснил врач. – Они могут дремать долгие годы, а потом неожиданно заявляют о себе.
Я вздохнула:
– Моя лучшая подруга – пульмонолог в Шведском госпитале. Этот случай выходит за рамки ее компетенции, но она упоминала о возможной травме головного мозга. Это могло бы объяснить то, что он почти не говорит и не узнает меня. Да и себя не помнит.
Доктор Грин поправил очки и спросил:
– Вы говорите, у него проблемы с памятью?
– Поначалу он меня не узнал, – пояснила я. – И я не уверена, что он меня вспомнил, но… – я подняла рукав свитера и показала свою татуировку, – он помнит вот это, потому что у него точно такая же.
– Любопытно, – протянул врач. – Toujours?
– «Всегда» по-французски.
Он кивнул:
– Что ж, полагаю, необходимо сделать МРТ. Мы сможем увидеть, что происходит, и выявим возможные повреждения или следы травмы.
– Если вы что-то обнаружите, возможно ли будет лечить его?
– Травмы головного мозга с трудом поддаются лечению. Но мы проконсультируем его у невролога.
– Огромное вам спасибо, – поблагодарила я.
Доктор Грин улыбнулся:
– Мы сделаем все, что сможем.
Не успела я вернуться к Кэйду, как занавеска смотровой отлетела в сторону, и появилась маленькая девочка, лет девяти.
– Мамочка, – прощебетала она, размахивая пакетиком с конфетами, – мы нашли твои любимые шоколадки!
Она была такая сияющая и милая. Пока она бежала к нам, ее конский хвост прыгал по розовому свитеру. Я посмотрела на Кэйда, потом снова на малышку, и мое сердце сжалось.
– Ой, – спохватилась девочка, поднимая на нас глаза. – Простите. – Она хихикнула. – Кажется, я ошиблась. – Она указала себе за спину. – Моей мамочке только что сделали операцию.
Я улыбнулась.
– Все в порядке, дорогая. Твоей мамочке повезло, что у нее такая красивая дочка.
Девочка направилась к выходу и скрылась в коридоре. Никто не заметил, как я смахнула слезу.
Часом позже, когда Кэйду промыли и обработали раны, медсестра повезла его на обследование. Я осталась в смотровой и воспользовалась моментом, чтобы проверить телефон. Я пропустила два звонка и одно сообщение от Райана.
– Прости, – напечатала я. – Суматошный день. Ты в порядке?
– Привет, – ответил он. – Думаю о тебе. Я вернусь ранним поездом. Встретимся дома в шесть?
Я посмотрела на часы на стене. Было уже четыре, к шести мне домой никак не успеть.
– Извини, но придется задержаться на работе, – напечатала я, и от этой фразы мне стало не по себе.
– О’кей, – ответил Райан. – Значит, увидимся позже?
– Да, – написала я. – Я могу задержаться. Не жди меня.
– Хорошо, – напечатал он.
Опуская телефон в сумку, я почувствовала, как желудок завязался в узел, и снова рухнула на стул. Воздух был стерильным, но тошнотворным, напоминая ужасное сочетание запахов антисептика и подкладного судна.
Прошло несколько часов, прежде чем доктор Грин вернулся. Его сопровождала женщина за пятьдесят в белом лабораторном халате. В ее лице и седых волосах до подбородка было что-то, напомнившее мне о миссис Рэмси, преподавательнице английского в старших классах, которую я всегда любила.
– Это доктор Брэнсон, – представил коллегу доктор Грин. – Она возглавляет отделение неврологии в Харборвью.
Я кивнула:
– Приятно познакомиться. Я Кайли Крэйн, старинный друг Кэйда Макаллистера.
– Я поняла, что мистер Макаллистер живет на улице, – сказала она. – Я попыталась с ним поговорить, но ответа не получила. В этом случае, учитывая тот факт, что у нас нет никаких сведений ни о его семье, ни о его адвокате, я буду считать вас его ближайшей родственницей.
– Разумеется. Я сделаю все, чтобы ему помочь.
– Мисс Крэйн, – продолжала врач, открывая ноутбук, который она держала в руках, и выводя на экран снимки, – у вашего друга определенно сломаны несколько ребер. Хотя селезенка явно увеличена, как вы видите, – она указала на один из снимков, – это не представляет непосредственной опасности. Я предполагаю, что ее состояние нормализуется без нашего вмешательства.
