Я кивнула:
– Если бы я так сильно не любила свою работу, то я, возможно, стала бы шеф-поваром.
– Расскажи мне об Айове.
– Я переехала туда после смерти родителей.
– Прости, – сказал Кэйд.
Я пожала плечами:
– Мне было пять лет. Они погибли в автомобильной аварии – лобовое столкновение, – когда ехали на концерт Grateful Dead
[12].
– Ты что-нибудь о них помнишь? – спросил Кэйд, наклонившись ко мне.
– Мамин голос, – ответила я. – Она по вечерам всегда напевала колыбельную из оперы «Порги и Бесс».
– Summertime?
[13]
– Ты ее знаешь?
Кэйд кивнул.
Я попыталась вспомнить мелодию и через пару мгновений начала напевать:
– So hush little baby…
[14]
– Don’t you cry
[15], – продолжил Кэйд, допевая за меня строчку. И когда он это сделал, у меня по коже побежали мурашки.
Я слегка улыбнулась своим мыслям.
– Позавчера на работе у меня глаза были на мокром месте. Почему-то я все время вспоминала платье, которое носила мама. Оно было цвета ржавчины с голубой вышивкой спереди.
– Мои родители тоже умерли, – сказал Кэйд. – Мне было семь, и меня взяла к себе тетя.
– О! – Его слова поразили меня. – Я ни разу еще не встречала человека, чьи родители умерли, когда он был маленьким, как и у меня. Я всегда чувствовала себя странной девочкой с умершими родителями.
– Мы с тобой пара сирот, – с грустной улыбкой констатировал Кэйд.
– Расскажи, что случилось с твоей семьей, – попросила я.
– История такая. Мама умерла от рака. Я помню ее смутно, если ты можешь понять – как будто чувствую. – Он помолчал. – От нее я унаследовал музыкальный ген, хотя ему потребовалось некоторое время, чтобы проклюнуться.
– Разумеется, она передала его тебе. Я недавно прочитала, что дети, разлученные с матерью сразу после рождения, могут, когда вырастут, выбрать мать из нескольких женщин. Эта связь никогда не исчезает.
Кэйд кивнул:
– Она умерла через неделю после моего второго дня рождения, а перед этим провела много месяцев в больнице. Я понимаю, что едва ли я могу ее помнить. И все же я помню. Хотя не могу этого объяснить.
– Понимаю, – сказала я. – Думаю, наш мозг формирует воспоминания и каталогизирует их еще до того, как мы это осознаем.
Кэйд прикрыл глаза.
– Однажды в младших классах мама одного из моих друзей обняла меня, и запах ее духов показался мне невероятно знакомым. Звучит безумно, но я клянусь, что в тот момент почувствовал запах моей мамы.
Я вспомнила свои ощущения, когда бабушка позволила мне примерить некоторые из старых маминых платьев. Тогда мне показалось, будто экскаватор опустил ковш в мое сердце и вытащил воспоминания, о которых я сама не подозревала.
– Я все время так себя чувствую, – призналась я Кэйду. – Это что-то вроде дежавю, только более интенсивное.
Он кивнул.
– Отец так и не оправился после маминой смерти.
– Как он умер?
– Самоубийство. Отравился выхлопными газами в гараже поздно ночью. Утром я искал свою коробку для ланча, а нашел его тело. Я тогда учился во втором классе.
– О! Ты наверняка сильно испугался.
Кэйд пожал плечами:
– После этого я жил с моей тетей Фэй, маминой сестрой.
– Она была добра к тебе?
– Очень. Когда мне исполнилось десять, тетя купила мне первый магнитофон. И она же дала мне и моему другу Джеймсу пятнадцать тысяч долларов взаймы, чтобы мы основали «Стихия Рекордс». Мы оба ушли из колледжа за год до его окончания, чтобы начать свое дело. Хотя мы совершенно не представляли, что делаем, Фэй в нас верила. А так как она в нас верила, мы превратили маленькую мечту в компанию, которая продала больше двадцати миллионов записей и в которой работают семнадцать человек.
– Невероятно, – сказала я.
– Полагаю, да, – ответил Кэйд. – Это настоящее воплощение мечты. Но нам не всегда было легко.
– Значит, работать с лучшим другом – это испытание?
Кэйд с силой выдохнул воздух.
– Да, такова печальная правда. Мы вместе учились в старших классах. Он играл на гитаре, я на басе. Мы были парочкой безмозглых самодеятельных музыкантов, с которыми не желали разговаривать девушки-болельщицы. – Кэйд прижал руку к сердцу и мечтательно добавил: – Но как же я был влюблен в Стейси Риос…
Я улыбнулась.
– И вот мы организовали свою фирму, и поначалу все было замечательно. Безумно, но здорово. Я каждую неделю куда-то летал: Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Майами… где бы ни появлялась новая группа, я сразу оказывался там.
– Джеймс тоже летал?
– Ну как сказать… – проговорил Кэйд. – Поначалу мы много путешествовали вместе, но потом поняли, что ему лучше держать оборону в Сиэтле. Поэтому мы поделили наши обязанности.
– А как ты придумал название «Стихия Рекордс»?
– Оно пришло мне в голову, когда я однажды слишком много выпил, – усмехнулся Кэйд. – Но название имеет смысл, во всяком случае, для меня.
– И какой же?
– Так я воспринимаю музыку. Когда я слышу группу, которой, как я знаю, суждено прославиться, у меня возникает определенное ощущение. Все чувства обострены. Музыка волнует тебя так, что ты это ощущаешь физически. Однажды я остановился на углу в Нэшвилле, чтобы послушать уличного музыканта. Просто парень с собакой, он пел и играл на гитаре. Люди бросали ему деньги, а я предложил контракт. Теперь он платиновый голос.
– Вау! – воскликнула я.
– Вот это я называю быть в своей стихии. – Кэйд улыбнулся. – Джеймс хотел назвать компанию «Бонсай Рекордс».
– Бонсай? – Я сморщила нос.
Кэйд пожал плечами.
– Мы совершенно по-разному представляли, как управлять компанией, и временами становилось трудно. Я бы солгал, если бы сказал, что успех фирмы не повредил нашей дружбе.
Он сделал большой глоток мартини, его лицо вдруг стало напряженным и серьезным. Я поняла, что тема его друга Джеймса ранит его сильнее, чем он сам это признает.
