Когда он умолк, Девер глубоко вздохнул – он был огорчен.
– Придумайте какую-нибудь другую причину, мсье Амброжи! Ваша история не выдерживает критики. Скажите лучше, что готовились защитить честь дочки – в случае, если кто-то из углекопов попытается ее соблазнить, или рассчитывали заняться браконьерством, чтобы разнообразить рацион. Повторяю: в историю с лошадьми не поверит ни один судья.
– Но это чистая правда! – не выдержал напряжения Амброжи. – Я старался быть хорошим отцом для сына. У Пйотра ранимая душа. Он вырос среди лошадей на семейной ферме – там, в Польше. Мальчик долго оплакивал мать, когда мы жили уже в новой стране. В своих молитвах я пообещал Ханне, что позабочусь о нашем сыне – он не должен огорчаться. Понимаю, вам может показаться смешным, инспектор, но видели вы когда-нибудь, как бьется в агонии лошадь? Большое животное с испуганными глазами, которое гнет спину под землей для людей, для компании. Пьер поступил на работу в шахту, когда ему было двенадцать, и за это время на его глазах пострадало три лошади. Каждая по много часов ждала, пока ее прикончат, и мучилась так, как непозволительно мучиться ни одному живому существу! Тогда-то я и купил пистолет. Раньше мой мальчишка бегал быстро; он бы в считанные минуты поднялся наверх, забрал его из дома и принес мне.
Озадаченный Девер уставился на клавиши печатной машинки. Он привык ко всему подходить с точки зрения логики, однако на этот раз внутреннее чутье подсказывало, что Амброжи говорит правду.
– Предположим, вы не обманываете, – нахмурился он. – Но кто украл Люгер? Чтобы совершить кражу, нужно было для начала знать, что он у вас есть. Из сегодняшних показаний следует, что о пистолете знали только ваши дети – Пьер и Йоланта. И еще один досадный факт: орудие убийства до сих пор не обнаружено. Я дважды спускался в шахту Пюи-дю-Сантр, чтобы осмотреть место убийства, не говоря уже о том, что из Ла-Рош-сюр-Йона приезжала специализированная бригада рабочих, когда в галерее еще велись работы по расчистке и укреплению свода и стен.
– Если пистолет украл тот же человек, который убил Букара, он наверняка уже избавился от улики.
– Действительно, сделать это нетрудно – бросить в болото, зарыть в лесу, еще что-нибудь придумать, – тихо, словно самому себе, пробормотал Девер. – Мсье Амброжи, вы очень рискуете, если предполагаемый похититель пистолета так и не отыщется. Как только прокурора поставят в известность, он без колебаний обвинит в убийстве вас. Так что обдумайте все хорошенько! Кому вы рассказали о пистолете, не считая детей? Может, товарищу по работе или женщине?
Чувствуя, как нарастает раздражение, Девер умолк. Поляк в глубокой задумчивости опустил голову.
– Я уже думал, – признался он после паузы. – Ответ пришел не сразу. И вам он точно не понравится. Я говорил о пистолете Букару, нашему бригадиру, да только он уже не сможет дать показаний – упокой Господи его душу!
Полицейский выругался сквозь зубы. Пришло время переменить тактику и обвинить Амброжи в попытке запутать следствие. Однако он в очередной раз взял себя в руки и попытался его вразумить.
– Альфреду Букару, жертве? – переспросил он. – Почему именно ему? Вы не были в его бригаде, то есть он не нес за вас ответственность – вы и сами об этом упоминали во время первого допроса.
– Я хорошо знал Альфреда, и мне довелось поработать под его началом. Потому я спросил у него по секрету, разрешает ли французский закон хранить оружие. Ну и, раз уж зашел разговор, признался, что купил Люгер.
– И как отреагировал Букар?
– Посоветовал держать язык за зубами и пообещал, что никому не скажет. Похлопал меня по плечу. Я уважал Альфреда Букара, инспектор, и я его не убивал. Нужен же какой-то повод? Надо искать того, у кого такой повод был.
– Мотив… Правильный термин в данном случае – «мотив», а не «повод», – сухо поправил полицейский.
Дело запутывалось на глазах, и следователь, невзирая на все усилия, рисковал окончательно в нем увязнуть. Последние показания главного подозреваемого только усложнили ситуацию. «Если убийца – Амброжи, зачем ему сообщать мне модель своего пистолета? Мог бы соврать, зная, что орудие убийства все равно не нашли. Тем не менее я обязан поместить его под стражу и безотлагательно позвонить прокурору… который, кстати, большой друг Марселя Обиньяка». Такая перспектива его совершенно не радовала. Вслух Девер сказал:
– Предположим, Альфред Букар разболтал о вашем пистолете кому-то еще, хотя ничего подобного на допросах в Феморо я не слышал. Даниэль Букар могла бы распустить слухи, если, конечно, она была в курсе – сомневаюсь, что супруг доверял ей такую информацию. С самого начала расследования я пришел к грустному выводу: никто в поселке ничего не знает и ничего странного не заметил. Пресловутая солидарность углекопов, будь она неладна! Мсье Амброжи, вам придется проследовать в тюрьму. Это временная мера; прокурор ознакомится с вашими показаниями и примет решение, оставлять ли вас под стражей. Я же намереваюсь вернуться в Феморо и продолжить расследование. Я поставлю вашего сына в известность.
Поляк совсем повесил голову, по телу пробежала дрожь. Уже ни на что не надеясь, он прошелестел одними губами:
– Прошу, скажите детям, что я не убивал.
– Обязательно скажу, – пообещал Жюстен Девер.
Феморо, два часа спустя
Изора с Жеромом уже довольно долго стояли перед домом семьи Маро. Девушка подняла воротник пальто, руки спрятала в карманы.
– Холодает… Не стоит столько времени торчать на улице, на тебе всего лишь жилетка и шарф, – сказала она слепому юноше. – У меня сердце разрывается при мысли, что ты больше никогда не сможешь полюбоваться природой. За ночь выпало много снега, все вокруг побелело и выглядит великолепно – прямо как на картинах или на иллюстрациях в книге…
– То же самое ты могла бы сказать мне в любое другое время года, Изора. Я уже смирился, что не увижу ни летних цветов, ни рыжих осенних листьев, ни снега, ни твоего лица, которое тоже является своеобразным шедевром, созданным природой.
– Замолчи, я не заслуживаю таких похвал. Я ужасно злюсь на себя за то, что растрепала инспектору о мсье Амброжи, ужасно! Снова стечение обстоятельств… Вечно мне не везет! Готова поспорить, что мадам Обиньяк не захочет меня брать, хотя и надеюсь всей душой, что это все-таки случится!
Юноша вздохнул, на ощупь нашел щеку Изоры и легонько ее погладил.
– Даже если все от тебя отвернутся, я останусь рядом и приму с распростертыми объятиями. Ты стала бы хорошей женой – заботливой и здравомыслящей.
– Почему ты говоришь об этом так печально, Жером?
– Прошу, Изора, давай прекратим притворяться! Я кое-что понял – вчера в Сен-Жиль-сюр-Ви и сегодня, когда Йоланта злилась и осыпала тебя упреками. Я поступил дурно, предложив тебе замужество, – воспользовался твоим отчаянием. Тома женился на другой, а у тебя больше не было сил терпеть издевательства отца. И я воспользовался удобным случаем. Однако теперь, здесь и сейчас, я отказываюсь от всего, что сказал и сделал, – от попытки добиться тебя шантажом, что по сути низко, и от вспышек ревности… Такую женщину, как ты, надо завоевывать – доказывать, что ты ее достоин. Не знаю, кто станет твоим мужем, но не торопись с выбором. Все уладится. Ты получишь место экономки у Обиньяков, и я этому очень рад. Сможешь жить по своему усмотрению в теплом доме, и тиран-отец не посмеет больше тебя обижать.
