– Убило лошадь? Которую? – дрожащим голосом поинтересовалась Изора.
– Затрудняюсь сказать, дитя мое! – удивился вопросу священник.
На лице отца Жана промелькнула едва заметная улыбка. Он знал, что отец Изоры на протяжении многих лет продает горнорудной компании лошадей. Животные, которых он выращивает на ферме – крепкие, среднего роста, – прекрасно подходили для работы под землей. Все, что требовалось от тягловой лошади в шахте, – так это выносливость и податливый нрав.
– Мне очень жаль, – добавил он мягко и вздохнул.
Ему только что пришла в голову мысль, что девушка, должно быть, видела, как лошадки растут на родительской ферме, и их участь не может оставить ее равнодушной.
– Нет, это я, глупая, задаю такие вопросы, когда опасность угрожает людям! – пробормотала Изора, поворачиваясь, чтобы уйти. – Сейчас не время думать о лошадях…
Онорина с Йолантой проводили ее взглядом до порога церкви. Поведение девушки показалось им нелогичным, но обе были слишком заняты своим горем, чтобы задумываться о подобных вещах. Судьба Тома и Пьера – вот что их волновало. Будущие свекровь с невесткой попрощались с кюре, и тот легким касанием перекрестил обеих.
– Будем уповать на Господа нашего! – просто сказал он.
По дороге к шахте Пюи-дю-Сантр Йоланта, несмотря на природную застенчивость, осмелилась высказать свое мнение:
– Странная девушка. Не знаю, подходит ли такое слово… Но Тома часто так говорит: странная. А я не смогла придумать, как это будет по-польски…
– Правильнее будет сказать, у Изоры есть свои чудачества. Но упрекнуть ее не в чем, – возразила Онорина. – С ранних лет жизнь у нее не сладкая. Родителям нужны были только мальчики, помощники, вот ее и пинали без конца. Сначала отдали кормилице, а когда забрали, дома малышку ждали одни оплеухи и издевательства. По четвергам она часто околачивалась возле нашего поселка. Неудивительно, что Тома, при его доброте, стал ее опекать. Однажды он привел Изору к нам. Я как раз пекла бриоши. Девочка примостилась у меня на кухне, и вид у нее был такой, словно в раю оказалась. Пригрелась возле печки и молчит, как рыбка, а мордашка счастливая… А у самой кофточка серая и деревянные сабо – при том, что ее родители, Мийе, вполне могли купить ребенку ботиночки. Так нет же! Одно я знаю точно, Йоланта: с тех пор, как оба ее старших брата погибли на фронте, Изоре приходится туго. Что бы она ни делала, мать осыпает ее упреками, а отец подыскивает подходящего жениха – крепкого, чтобы мог работать на ферме. Бедная девочка вздохнула свободнее, когда получила работу в городе, уж можешь мне поверить!
– Я ей сочувствую, – отозвалась Йоланта, но как-то неубедительно.
Изора тем временем уже пробиралась сквозь толпу, собравшуюся возле конторы горнорудной компании. Здесь было много углекопов в робах и касках, с серыми от пыли лицами. Они готовились к спуску в забой – сменить товарищей, которые проработали там много часов подряд.
Их жены стояли тут же, причем большинство женщин молились, перебирая четки. Матери, сестры, дети, рабочие стекольного завода, старики – сплоченные единой надеждой, все ждали, когда же извлекут тех двоих, которых земля, уподобившись алчному и безжалостному монстру, затаившемуся в глубине шахты, удерживает в своих каменно-водяных ладонях. По меньшей мере, такую картину происходящего нарисовало Изоре ее воображение…
– Есть новости? – спросила девушка у стоящего рядом мужчины, даже не взглянув на него.
– Должны вот-вот поднять мертвую лошадь, – отозвался он. – Здравствуй, Изора!
Изумленная, она обернулась. Крайняя бледность и печальное выражение лица растрогали бы Жерома Маро, если бы он мог видеть. Юноша был слеп, что, впрочем, не помешало ему уловить в ее интонации отчаяние.
– Это ты, Жером! – тихо проговорила она. – Извини, я тебя не заметила. Здесь столько народу!
– Не извиняйся. Ты не можешь сделать ничего такого, что бы меня обидело. И я представляю, как ты волнуешься за моего брата.
Из всего семейства Маро только Жером догадался, что Изора души не чает в Тома. Внезапная слепота, казалось, обострила остальные чувства, в том числе и восприимчивость к эмоциям окружающих.
Это случилось под Верденом. Задело осколком снаряда… Домой, к семье, вернулся молодой инвалид с небольшой пенсией. С тех пор Жером носил на глазах черную повязку, чтобы не пугать окружающих пустыми бесполезными глазницами.
– Как бы мне хотелось им помочь, сделать хоть что-нибудь! – воскликнул он. – В шахту меня брать не хотят, хотя я научился передвигаться в полной темноте. Как невыносимо – ждать сложа руки, когда Тома с Пьером в беде!
– Мы молились в церкви с твоей матерью и Йолантой, – смущенно проговорила девушка.
– Ну да, Йоланта – моя будущая невестка, если даст Господь… Тебе, крошка Изора, новость разбила сердце, – добавил он шепотом.
– И вовсе нет, мне все равно! – соврала Изора таким же тихим доверительным тоном. – Мое сердце разбилось давно. Хочу тебе напомнить, что война, лишившая тебя зрения, забрала у меня двух братьев, которых я любила…
Жером Маро с горькой усмешкой кивнул. Он уже собирался ответить, когда в толпе послышались взволнованные возгласы. Изора тоже тихонько ойкнула.
– Там твой отец!
В тусклом свете ноябрьского дня все смотрели на Гюстава Маро. Его лицо и ладони были в земле, рабочая одежда – в пятнах грязи. Он вскинул руки, призывая собравшихся к спокойствию.
– Они живы! – крикнул он. – Мой сын Тома и Пьер Амброжи. Мы пробили, наконец, брешь и передали им лампу. Пока всё. Ни сегодня вечером, ни ночью мы до них не доберемся. Зато теперь можем передавать воду и еду.
Пятидесятидвухлетний углекоп устремил на толпу печальный, но исполненный непоколебимой уверенности взгляд. К нему уже спешили Онорина с Йолантой. Люди с уважением и сочувствием расступались перед ними. Все в поселке знали мельчайшие детали недавней трагедии. Юную польку жалели вдвойне, ведь пленниками завала оказались ее жених и родной брат. От всей души сопереживали и матери Тома: Онорина Маро слыла женщиной доброй, набожной и деятельной – в поселке ее любили.
– Бедная мадам Маро! – вздохнула пожилая крестьянка, которую на площадь привело любопытство.
– Еще бы! – подхватила супруга одного из угольщиков. – Ее Жером – слепой, а младшая девочка – в санатории. Не хватало только, чтобы Тома, такой славный парень, не вышел из шахты!
Эти слова долетели до Изоры, стоявшей в паре метров от кумушек. «Кликуши! Слетелись, как вороны на падаль!» – подумала она, дрожа от возмущения.
Ей на плечо опустилась сочувствующая рука. То был Жером Маро, и Изора в ожесточении оттолкнула его.
– Я не нуждаюсь в твоей жалости! – процедила она сквозь зубы.
– А я уверен, что нуждаешься! – спокойно возразил он. – Когда-нибудь сама поймешь. Я собираюсь написать сестрам Адели и Зильде, чтобы они в своем монастыре помолились за тебя. Я думаю, Изора, что ты, как никто другой, нуждаешься в божественном милосердии.
