Гюстав Маро круглыми от изумления глазами смотрел то на отца, то на сына. Рассказ Пьера не укладывался у него в голове.
– Погодите-ка минутку! Вы что же, принимаете меня за идиота? Вы дорожите своей работой, Амброжи, ведь так? С каких это пор в шахту позволено проносить огнестрельное оружие? Ежедневно с какой-нибудь лошадью может случиться беда. Неужели вы все это время носили при себе пистолет? Да если бы директор узнал, вас бы вышвырнули в тот же день!
– Нет, конечно, я хранил пистолет дома, в потайном месте. И при необходимости быстро сходил бы за ним.
– Никто не поверит в эту басню, дорогой мой Станислас!
– А ведь это правда, мсье Маро! – В голосе юного Пьера звучала уверенность. – На нашей родине, в Польше, мой дед держал лошадей. Папа ухаживал за ними и любил так же, как и я. Нужно любить лошадок так, как мы, чтобы понять… Расскажите это Тома.
Гюстав посмотрел на встревоженное веснушчатое лицо мальчика. В его искренности невозможно было усомниться.
– Я ему расскажу, малыш. Ну, не стану вам мешать, я и так немного задержался. Прошу вас, Станислас, подумайте хорошенько! Полиции лучше всегда говорить правду.
Поляк только передернул плечами. Он выглядел еще более мрачным и подозрительным, чем раньше.
Глава 10
Жюстен Девер
Отель-де-Мин, во вторник 7 декабря 1920 г., в тот же вечер
Инспектор Девер проводил Изору в комнату, которую ему выделил Марсель Обиньяк, – достаточно просторную и оборудованную примитивным туалетом. Все больше удивляясь молчанию девушки, он повернул выключатель. По пути к Отель-де-Мин она не проронила ни слова. В здание они тоже вошли молча и так же молча поднялись по центральной лестнице.
– Думаю, вы спите на ходу, мадемуазель Мийе, – заметил полицейский, переходя на нейтральный тон.
– Нет, я всего лишь задумалась, – пробормотала девушка. – Хотя я действительно очень устала. А еще ужасно хочу есть и пить!
Помещение отапливалось посредством большой переносной печи из эмалированного чугуна. Жюстен открыл буфет и вынул стеклянную банку с грийоном – традиционным вандейским свиным паштетом с небольшими кусочками мяса, а еще – хлеб и бутылку вина. Он поставил все это на стол, где уже находились спиртовка и графин с водой.
– Могу приготовить кофе или чай, – предложил он, смущаясь все больше, чего сам от себя ожидал – и только лишь потому, что они с Изорой оказались в его комнате наедине.
– Вы пьете чай? Как мадам графиня? – удивилась девушка.
– Я люблю чай, и это не повод для насмешек. Скажите, чем я могу быть вам полезен в ближайшие полчаса? Горячую ванну или душ не предлагаю: санузел в здании имеется, но в той части, которая отведена под лазарет, и у меня нет ключа.
– У меня ноги замерзли, чулки и юбка мокрые, а еще мне очень грустно! Я бы хотела разуться, только вы отвернитесь!
При свете электрической лампы на лицо Изоры было больно смотреть. Одна мысль о фермере Мийе, способном так жестоко избить собственного ребенка, будила в Девере ярость.
– Досталось же вам сегодня вечером, – вздохнул он. – У меня есть чем продезинфицировать раны на губах, но что касается кровоподтеков, они пройдут только дня через два-три. Я одолжу вам пару длинных кальсон и носки. Разумеется, все чистое. Что касается грусти, тут я вам не помощник. Вы и раньше не склонны были со мной откровенничать.
Изора присела у стола, оторвала кусочек хлеба и стала жевать, морщась от боли.
– Мне было так хорошо, когда я возвращалась домой, – прошептала она. – Я побывала на берегу океана, в Сен-Жиль-сюр-Ви! Там скоро умрет маленькая девочка, хорошенькая и ласковая. И никакой инспектор не приедет разыскивать убийцу. Даже не знаю, Всевышний это или туберкулез… Впрочем, все равно, потому что ни Бога, ни болезнь в тюрьму не посадишь!
Она нервно засмеялась, в то время как Девер, склонившись над чемоданом, что-то искал. Изора схватила со стола бутылку с вином и стала пить прямо из горлышка. Благодаря водке, которой ее угостили парни-поляки, нервное напряжение спало, но ей хотелось напиться до отупения – чтобы не вспоминать ежеминутно страшное лицо отца, возникающее из темноты.
– Эй, помедленнее! – спохватился инспектор, застав девушку в момент, когда она оторвалась от бутылки, чтобы отдышаться, но тут же потянулась к ней снова. – Изора, вы должны бы знать, что алкоголь не решает проблем, он только лишь толкает мужчин, равно как и женщин, на глупые поступки. Как вы сами могли убедиться…
– Мне все равно, – заявила девушка. – Я никогда не буду счастлива, никогда! Сегодня я была довольна собой: рассмешила бедную крошку Анну – Анну Маро, сестру Тома, и принесла ей с пляжа ракушку. Еще одну я захватила с собой для брата, нашего несчастного Армана!
– Секундочку! Оба ваших брата погибли на войне!
– Арман остался жив, он вернулся… с изуродованным лицом, – икнула изрядно захмелевшая Изора. – В воскресенье, когда мы встретились, я как раз шла рассказать обо всем Женевьеве. Только лучше бы я промолчала! Дальше, инспектор, случилось вот что: Женевьева обрадовалась, что жених вернулся, и решила увезти его из Феморо – скорее всего, в Люсон. И тогда отец – наверное, это чудовище все-таки приходится мне отцом! – заявил, что во всем виновата я, как, впрочем, и всегда. Я не имела права ехать на побережье смотреть на океан, нет! Нужно было стеречь брата, чтобы Женевьева, которая его так любит, не подобралась к нему! Я тоже видела сегодня вечером того, кого люблю больше жизни. Я заглянула в их окно – окно дома, где живут молодожены. И представляете, Тома держал свою обожаемую Йоланту на коленях и кормил ее, как маленькую! А я стояла в темноте одна-одинешенька, и ноги у меня были холодные, как лед. Бастьен Мийе меня прогнал. Я не успела переодеться.
Подавив рыдания, девушка отбросила со лба волосы. Пока она говорила, инспектор достал из персональной аптечки кусочек ваты и смочил его жидкостью Каррель-Декина
[45].
– Ну-ну, не плачьте! Все это не стоит ваших слез, Изора. Вам нужно еще немного потерпеть – до совершеннолетия или до замужества, и тогда отец не сможет больше вас обижать.
Он с деликатной осторожностью промокнул ватой разбитую нижнюю губу девушки. Она закрыла глаза и затаила дыхание, пока он с удовольствием, которое старался не показывать, обрабатывал ранку и любовался красиво очерченным девичьим ртом.
– Я не сделал вам больно? – спросил он, справившись с задачей.
– Нет, но мне не нравится запах вашего снадобья.
– Я бы смазал вам щеки специальной мазью, но у меня ее, к сожалению, нет. Нужно что-нибудь с арникой.
– Вы даже в травах разбираетесь, – проговорила Изора устало. – Когда я была маленькой, кормилица обрабатывала мне ушибы бальзамом из окопника.
