С порога донесся крик Зильды.
– Быстрее! Где вы? Анна! Быстрее! Это конец.
Тома с Изорой поспешили в дом с неприятным ощущением, будто их резко выдернули из запретного мира, в котором они оказались по чьему-то недосмотру.
– Тома! Изора! – причитала Онорина. – Скорее, она отходит! Наш маленький ангел нас покидает!
Бледная, с закрытыми глазами, девочка едва дышала. Жером держал ее за руку и вполголоса читал молитву. Тома, никого не стыдясь, заплакал. Отец похлопал его по плечу, глотая слезы:
– Держись, сынок! Хорошо, что она хоть не мучается. Если бы ей было больно, мы бы увидели, верно?
Изора опустилась на колени возле кровати, прижалась лбом к тоненькому телу умирающей:
– Анна, моя маленькая Анна, не знаю, слышишь ли ты меня, но обещаю тебе жить полной жизнью – ради тебя. Буду сильной, как ты, и такой же мужественной! Я стану присматривать за детьми, которых мне доверят, научу их читать и думать, а когда им взгрустнется – обязательно развеселю. Моя тряпичная кукла всегда готова танцевать перед маленькими больными девочками или перед теми, кого обижают. Часто, очень часто я буду рассказывать о тебе, Анна, потому что ты этого заслуживаешь, и я тебя люблю!
После слов Изоры, которая не осмеливалась посмотреть на агонизирующую малышку, в комнате установилась глубокая тишина. И вдруг она ощутила легкое прикосновение – словно крыло бабочки коснулось волос: Анна услышала и ответила в последнем усилии, кончиками пальцев. Девочка дернулась в последний раз и угасла без единого стона, с лучистой улыбкой на лице.
За окном шел снег, укрывая крыши Сен-Жиль-сюр-Ви, санатория «Вилла Нотр-Дам», дюны и пустынный пляж. На необъятных просторах тучи снежинок падали в океан, чей монотонный, ворчливый напев звучал сегодня, в канун Рождества 1920 года, как протяжные рыдания.
