В дверь постучали. Ответить он не успел: в комнату вбежала Изора – улыбающаяся, очень красивая в своем черном бархатном платье с синей шалью на плечах.
– Ты здесь! Я боялась, что ты уже уехал, – не скрывала она своих эмоций.
Он заключил ее в объятия и прижал к груди.
– Я бы не уехал, не поцеловав тебя на прощанье, – шепнул он ей на ухо. – Честно говоря, мне жаль, что расследование закончено. Я буду очень скучать по тебе, Изора!
– Мы же договорились о встрече, все будет хорошо. Тридцатого декабря на вокзальной площади в Ла-Рош-сюр-Йоне!
Она нашла его губы своими – такими же легкими и нежными, как крылышки бабочки.
Сен-Жиль-сюр-Ви, дом на улице Пти-Маре, пятница, 24 декабря 1920 г., четыре пополудни
Изора с чувством выполненного долга обозревала плоды своих усилий. Дом на улице Пти-Маре обрел, наконец, праздничный вид. Она приехала в четверг, прожив десять спокойных дней во флигеле Обиньяков. Жюстен часто навещал ее после наступления темноты. Оба предпочитали скрывать друг от друга свои чувства, поэтому продолжали играть в постели в учителя и ученицу.
Впрочем, сегодня ее мысли были о другом: Изоре хотелось подготовить все наилучшим образом еще до приезда скорой помощи, которая должна привезти ослабевшую Анну и Онорину. О Девере она даже не вспомнила.
– Чувствуешь, как пахнет хвоей, Жером? – мечтательно спросила она.
– Конечно, я же сижу рядом, – пожал плечами слепой юноша. Настроение у него было мрачное.
– Как хорошо, что я заприметила эту елочку у зеленщика! С игрушками она смотрится чудесно!
– Ну да, с игрушками, которые ты привезла из дома убийцы! – заметил Жером.
– Они такие красивые! Я сейчас тебе опишу: невероятно тонкие стеклянные шары, серебристые гирлянды, ангелочки из золотой бумаги. Анне понравится.
– Анна при смерти, Изора. Я твержу тебе со вчерашнего вечера, да ты и сама утром все видела, когда навещала ее. Мама опасается, что она не успеет доехать сюда из санатория.
– Успеет! Она еще увидит свою елочку, поест блинчиков и попьет горячего шоколада из чашки, которую я ей подарю!
– Чушь! Зачем праздновать Рождество, если через пару дней мы ее похороним?
– Не говори так, – вздохнула девушка. – Я понимаю Анну. Ей хочется хоть немного настоящей радости, прежде чем расстаться с вами навсегда. Не знаю, что на тебя нашло! Возьми себя в руки, Жером.
Она окинула взглядом просторную комнату. Тесто для блинчиков стояло в накрытой кухонным полотенцем салатнице. На столе – красивая красная скатерть с узором из листьев самшита. В вазе – ветка остролиста, а по обе стороны от нее – по блюду: одно с ветчинной нарезкой, второе – с сырами.
– Ваш отец обещал привезти сидр, – продолжала Изора, поправляя гирлянды, которыми оплела потолочные балки, – благо до них можно дотянуться рукой.
– Да, папа должен купить сидр и печенье, – кивнул Жером. – Знаешь, Изора, ты могла бы приехать к нам после ареста Вивиан Обиньяк. Ты потеряла работу и целыми днями была свободна. Грязное дело – это убийство… Мама по утрам покупала газету и читала мне. И знаешь, что для меня ужаснее всего? Как повел себя Мартино. Я ведь хорошо знал Тап-Дюра, он опытный забойщик. За те два года, что я проработал в Пюи-дю-Сантр, он научил меня ремеслу. Выходит, деньги портят даже самых лучших… Тап-Дюр рассказывает Обиньяку, что Букар и его жена – любовники, и требует за информацию денег, а Обиньяк предлагает ему еще больше, но с условием, что они обтяпают дело так, чтобы за убийство осудили другого!
– Действительно, все было продумано до мелочей. Украли у мсье Амброжи пистолет, чтобы потом его обвинить. Но Вивиан разрушила план, когда выкрала у мужа оружие. И хуже всего, Жером, что несчастный Букар сам предупредил Обиньяка, что один углекоп-поляк имеет Люгер. И он же рассказал Тап-Дюру, что Станислас ухаживает за вдовой в Ливерньере. Я тоже читала прессу. Меня упоминали как важного свидетеля.
– Изора, гордиться тут нечем.
– А я и не горжусь. Просто мне придется присутствовать на суде.
– Сочувствую, обязанность не из приятных. И все-таки в мире нет справедливости: Марсель Обиньяк остался жив, а моя сестренка – ангел, спустившийся с небес на землю, – умирает!
– Твоя правда, миром правит несправедливость. Однако этот недочеловек проведет в тюрьме много лет. Его жена, думаю, получит меньшее наказание. Я вчера рассказывала вам с мамой, что ей пришлось вытерпеть.
– Это ее не оправдывает. У Вивиан Обиньяк были дети, полно денег, красивый дом, прислуга, но ей приспичило изменять мужу. О таких, как она, в народе говорят…
– Молчи, сегодня сочельник – большой праздник. Или ты забыл, чему нас учили в воскресной школе? И вообще, мне надоело думать об убийстве и о том, как жестоки бывают люди. Все уладилось. Станислас Амброжи в воскресенье вышел из тюрьмы – на следующий день после стрельбы в доме директора, а уже в понедельник вернулся в Феморо. Тома заходил – рассказывал, как это было. Йоланта выбежала навстречу отцу, и он схватил ее на руки, осыпая поцелуями. Бедняжка Пьер плакал от радости.
– Йоланта не захотела праздновать с нами Рождество. Сказала, что лучше останется в Феморо с братом и отцом.
– И Тома вместе с ними!
– Нет, Изора. Тома приедет к нам. Утром я получил от него письмо. Пишет, что его драгоценная супруга опасается ехать на поезде в такую даль, да к тому же заразится от Анны. Наверное, она носит какого-то особенного ребенка, если боится лишний раз шевельнуться, чтобы не заболеть! Меня это злит.
– А что тебя не злит, Жером? – игриво поддела его Изора.
Она постаралась не выказать пьянящей радости, нахлынувшей на нее, как волна: Тома через несколько минут будет здесь, и без Йоланты!
– Сейчас я зажгу свечи. Я купила пятьдесят с лишним красных свечей и с десяток маленьких подсвечников на прищепках – их можно прикрепить на елку. И каждый из вас получит подарок!
– Святые небеса! Ты внезапно разбогатела? – усмехнулся Жером.
– Мадам Обиньяк настояла, чтобы я взяла жалованье за весь месяц. Когда я узнала, сколько – у меня перехватило дыхание. У нее доброе сердце. К тому же ее щедрость, вероятно, имеет объяснение.
– Какое же?
– Я рассказывала ей, что отец обижал меня в детстве. Поведала и о том вечере, когда он выгнал меня из дома. Когда она сама оказалась в беде, то, зная о моих горестях, решила просто подарить мне эти деньги. Конверты с жалованьем я взяла из директорского секретера только в понедельник. Вчера я не говорила, чтобы не шокировать твою мать. В общем, когда слуги пришли на работу, я пошла в кабинет Обиньяка, достала конверты и вручила им. Свой я открыла позже, уже во флигеле, и не поверила глазам: на эту сумму можно жить три месяца, даже не имея работы! А, я упустила еще одну деталь!
– Какую же? – спросил слепой юноша.
