– Но мы преклоняемся перед тобой! – воскликнул мужчина. – Мы пришли сюда как паломники. Приблизь нас к себе, и мы исполнимся твоим благородством. Ты сделаешь нас совершеннее.
– Вам нет и не может быть оправдания, – заявил я. – Приговор вынесен. Кончено.
Мона сдавленно вскрикнула. Лицо Квинна явственно свидетельствовало, какая борьба происходит в его душе.
Мужчина напрягся изо всех сил и попытался вырваться. Квинн одной рукой удерживал его за плечо.
– Отпусти нас, – взмолился мужчина. – Мы уйдем из твоего города. И предупредим других, чтобы они никогда сюда не являлись. Мы засвидетельствуем и подтвердим непреложность твоего приказа. Везде, где нам суждено будет оказаться, мы будем рассказывать, что видели тебя и слышали запрет из твоих собственных уст.
– Пей, – велел я Квинну. – Выпей всю кровь до последней капли. Пей так, как еще никогда прежде.
– Мне ничего для тебя не жаль! – прошептал мужчина и закрыл глаза. Всякое желание сопротивляться покинуло его. – Я отдаю тебе свою любовь.
Квинн без колебаний ухватил мужчину за роскошную гриву вьющихся волос, повернул его голову и запрокинул ее назад – так, чтобы оголилась шея, а потом прикрыл глаза и вонзил клыки в жертву.
Мона как зачарованная наблюдала за Квинном и наконец решительно повернулась к женщине. Жажда преобразила ее лицо. Казалось, она пребывает в полусне, однако взгляд ее сосредоточился на жертве.
– Она твоя, – сказал я.
Женщина без страха смотрела на Мону.
– Ты так прекрасна! – Она отчетливо произносила каждое слово. – Так прекрасна! Ты пришла забрать мою кровь. Я отдаю тебе ее, вот, бери. Только подари мне вечность.
Она развела руки как для объятий – великолепные руки, унизанные золотыми браслетами, длинные пальцы манили к себе.
Мона двигалась словно в трансе. Она обхватила левой рукой и наклонила назад стройное, податливое тело женщины, отбросила волосы с ее лица и начала пить.
Я наблюдал за Моной. Это всегда настоящее зрелище – вампир, поглощающий кровь. Внешне самый обычный человек вонзает зубы в себе подобного, глаза его при этом закрыты, как будто он погружен в глубокий сон. Все происходит беззвучно, только жертва содрогается и корчится в смертоносных объятиях, в то время как даже пальцы вампира остаются неподвижными, пока он наслаждается кровью.
Итак, Мона встала на Путь Дьявола, она причастилась и не нуждается в подсказках – жажда крови ведет ее.
Мужчина рухнул на пол. Квинн в полубессознательном состоянии, покачиваясь, отошел назад.
– Так далеко… – прошептал он. – Очень древний, из Иерихона… Только представь, он сотворил их и ничему не научил! Что мне делать с этой россыпью драгоценных образов? С этими удивительными откровениями?
– Сохрани их, – посоветовал я. – Там, где хранишь то, что тебе наиболее дорого. Придет время, и они тебе понадобятся.
Я медленно подошел к Квинну, поднял с пола обмякшее тело жертвы, отнес его в роскошную, выложенную кафелем ванную комнату и бросил несчастного в окруженную ступенями из зеленого мрамора ванну внушительных размеров.
Жертва Квинна походил теперь на брошенную за ненадобностью марионетку без веревочек. Глаза у мужчины – великолепного сочетания бронзовых конечностей, блестящего золота и густых черных кудрей – закатились. Он бормотал что-то на своем родном языке.
Вернувшись в комнату, я обнаружил, что Мона и ее жертва стоят на коленях. Мона вдруг резко откинулась назад, и на мгновение мне показалось, что она вот-вот лишится чувств и они так и останутся вместе, в объятиях друг друга. Однако Мона встала и подняла женщину на руки.
Я подозвал ее к себе.
Мона несла свою жертву, как мужчина обычно несет женщину: одной рукой держала ее за плечи, а второй – под коленями. Черные волосы густым потоком свисали почти до пола.
– Туда, в ванну, к ее спутнику, – приказал я.
Мона уверенно зашвырнула женщину в ванну и оставила лежать там, рядом с мужчиной.
Женщина не издала ни звука: она была без сознания.
– Их творец был старым, – шепотом, словно боялась их разбудить, сказала Мона. – Он блуждал по вечности, не всегда понимая, кем является на самом деле. Он сотворил этих двоих, чтобы они ему прислуживали. Они всему учились сами. Они были очень жестокими, и это доставляло им удовольствие. Они собирались убить тех детей в комнате и оставить их там.
– Хочешь поцеловать их на прощание? – спросил я.
– Они мне противны, – сонным голосом ответила Мона. – Но почему они так красивы? У них такие чудесные волосы. Они не виновны в том, что стали такими. Их души, возможно, были прекрасны.
– Ты действительно так думаешь? Ты не чувствовала их добрую волю, когда пила ее кровь? Не ощутила мощного выброса современного знания? Позволь спросить, в чем состоял смысл их существования помимо уничтожения невинных душ? Может быть, в танцах под прекрасную музыку?
Квинн, привлеченный моими словами, подошел к Моне сзади и обнял ее за плечи. Она приподняла брови и согласно кивнула.
– Смотрите и запоминайте, – сказал я.
Я собрал все свои силы и выпустил на волю огонь. Святой Лестат должен быть милосердным. На секунду я увидел в языках пламени черные кости тех, что лежали в ванне, жар ударил мне в лицо, и в эту секунду, в эту одну-единственную секунду их кости шевельнулись.
Огонь взвился до потолка, опалил его и тут же исчез. На дне огромной ванны остался лишь черный маслянистый осадок.
У Моны перехватило дыхание, только что выпитая кровь ударила ей в лицо. Она шагнула вперед и уставилась на пузырящуюся черную жижу. Квинн от ужаса потерял дар речи.
– Так значит, вот что ты можешь со мной сделать, если я захочу уйти от тебя? – хрипло спросила Мона.
– Нет, куколка моя, – пораженный ее словами, ответил я. – Я никогда не смогу поступить так с тобой. Даже под страхом смерти.
Я вновь призвал на помощь свой Огненный дар и выжег без следа маслянистый осадок.
Вот и все. Отныне высокие и грациозные длинноволосые танцоры никогда больше не сольются в танце.
Голова у меня немного кружилась. Я вновь принял свой обычный облик, однако дурнота не проходила. Отринув свое сверхъестественное могущество, я собрал все силы, заключенные в человеческой оболочке.
Вернувшись в комнату, я бережно осмотрел детей. Четверо избитых, окровавленных мальчиков лежали друг на друге.
Все без сознания. Но я не обнаружил ни синяков на их головах, ни внутренних кровоизлияний. Никаких серьезных повреждений. Мальчишки в шортах, майках и теннисках. Никакого фамильного сходства. Как, должно быть, рыдали их родители. Все выживут – в этом я был уверен.
Мои прежние грехи, преступная невоздержанность в прошлом сыграли со мной злую шутку.
