После «заговора Шале» Людовик был полон решимости сосредоточить все бразды правления в своих руках. В сентябре скончался Ледигьер, и король окончательно отменил должность коннетабля, чтобы самому оставаться главнокомандующим. В октябре он назначил Ришельё главным сюринтендантом навигации и торговли, однако без права командовать военным флотом и без жалованья. Эта оговорка была сделана по просьбе самого кардинала; он даже отказался от права на невостребованное имущество с затонувших кораблей, которое теперь переходило в пользу морского флота. Благодаря этому Ришельё вскоре сумел поставить на службу королю около восьмидесяти кораблей, закупленных в Голландии или построенных по их образцу во Франции. В октябре же он по приказу Людовика XIII выкупил у губернатора Нормандии крепость Гавр — ключ к устью Сены. В следующем году герцог де Монморанси покинул должность великого адмирала, получив компенсацию в 1,2 миллиона ливров, и Людовик решил взять на себя и эти обязанности. Мария Медичи уступила Ришельё область Бруаж на Атлантическом побережье, и он вознамерился построить там крупный порт в противовес Ла-Рошели. Пора было покончить с этим оплотом гугенотов.
ЖЕЛЕЗНАЯ ВОЛЯ
Всегда, везде для всех да будет правый суд,
Ведь только за него царей без лести чтут.
Пьер Корнель. Гораций. Перевод Н. Рыковой
Казна опять была пуста, но у главного министра имелись идеи, как ее наполнить. 2 декабря 1626 года в большом зале дворца Тюильри открылась ассамблея нотаблей. Доклад о финансовом положении делал канцлер Мишель де Марильяк, а не сюринтендант финансов д’Эффиа. Впрочем, компетентность Марильяка в этой области была неоспорима. Он сообщил присутствующим, что король намерен свести дебет с кредитом за счет сокращения расходов; вот почему, в частности, он отменил должности коннетабля и адмирала: каждая обходилась ему в 400 тысяч ливров в год. Из тех же соображений следует снести «ненужные» крепости и избавиться от расходов на жалованье их гарнизонам. Король не хочет поднимать прямые налоги, чтобы не увеличивать тяготы своего народа, а потому предполагается выкупить части королевского домена, заложенные по низкой цене, а также отданное на откуп право собирать налог на соль
[35]. Затем, явно повторяя слова Ришельё, Марильяк заговорил о необходимости развивать торговлю и флот, а выступавший после него Шомберг свернул на военные дела и заявил, что для стяжания воинской славы необходимо иметь постоянную армию в 30 тысяч солдат. Вкратце повторив основные мысли предыдущих ораторов, Ришельё закончил свою речь словами: «Государству не так потребны многочисленные ордонансы, как их исполнение; пусть слов будет мало, а дел много; так можно будет судить о добрых намерениях и здравомыслии членов ассамблеи».
Направление было задано. По мере заседаний принимались решения, утверждавшие политику правительства: сумму выплачиваемых пенсий сократили с шести-семи до двух миллионов ливров. Список крепостей, подлежавших сносу, составили без труда. Ассамблея даже пошла дальше предложений Ришельё (кстати, между ним и Марильяком наметились разногласия) и умоляла короля карать государственных преступников по всей строгости закона, то есть казнить и конфисковывать их имущество. Всякое сношение с посланниками иностранных государей без особого разрешения монарха было запрещено. (Впрочем, представители духовенства отказались поддержать эту меру, поскольку под нее подпадал папский нунций.)
Тем временем сами иностранные посланники никак не могли увидеться с королем, который за весь декабрь приехал в Париж только на Рождество, а в остальное время охотился на оленей, не давая роздыху своей свите. Это времяпрепровождение начинало тревожить Ришельё, поскольку рядом с Людовиком постоянно находился Бассомпьер, а кардинал весьма ревниво относился к королевским фаворитам, тем более что этот обладал не только физической выносливостью, но и острым самостоятельным умом.
Здесь нужно сделать небольшое отступление, поскольку мы не успели рассказать о стремительной карьере и головокружительном падении Франсуа де Баррада. Бывший паж Шомберга вошел в фавор «не ради дел государства, а ради охоты и особых наклонностей короля», пишет венецианец Морозини. Этот фавор стал достоянием гласности в марте 1625 года. Под влиянием нового любимца король даже изменил свое поведение: целых две недели просидел в Париже, не выезжая на охоту, потому что Баррада предпочитал городскую жизнь и дамское общество сельской местности и погоне за дикими зверями. Королеве-матери Людовик заявил, что взял Баррада к себе на службу, потому что тот ни от кого не зависит. Фаворит садился с ним в карету — большая честь! Король с ним не расставался и даже обнимал рукой за плечи, что дало повод для пересудов. В самом деле, молодой человек был очень хорош собой, к тому же Людовик не позволил ему жениться на красивой фрейлине, в которую тот был влюблен. Однако данное обстоятельство говорит скорее не об извращении, а о собственническом чувстве короля: его слуга должен принадлежать ему целиком.
В апреле Людовик назначил Баррада первым конюшим, купив эту должность за 14 тысяч экю у господина де Лианкура, зятя Шомберга. В декабре 1625 года Баррада уже был обер-камергером (120 тысяч экю уплачено герцогу де Монморанси), а его брат-священник стал епископом Нойона. Затем он сделался капитаном замка Сен-Жермен, наместником короля в Шампани, великим бальи Труа и губернатором Шалона. Но тут наступило головокружение от успехов. Зарвавшийся юнец решил, что ему всё позволено, стал вмешиваться в политику, делал неосторожные замечания по поводу Нормандии и Бретани, находящихся в полном распоряжении королевы-матери и кардинала. Он совершил большую ошибку, перейдя грань дозволенного. 2 декабря 1626 года Людовик дал ему отставку. Баррада вспылил и в присутствии короля вызвал на дуэль господина де Сувре, которого считал виновником своей опалы. Тогда его прогнали с глаз долой. Симон Контарини писал в депеше от 11 декабря 1626 года, что Баррада пал жертвой своего легкомыслия. «Он заслуживает сочувствия и прощения, поскольку ему всего 19 лет и он всего лишь служил своему господину». Надо сказать, что Людовик сильно переживал из-за случившегося: опала Баррада повергла его в состояние глубокой меланхолии. Как человек он был несчастен, но как король не мог допустить, чтобы ему перечили и тем более садились на шею. К чести его любимца надо сказать, что он не затаил зла на своего государя: сколотил пехотный полк и служил королю верой и правдой.
История королевского фаворита даже вошла в поговорку: «фортуной Баррада» стали называть скоротечную удачу. Это выражение главным образом свидетельствует о характере Людовика XIII, способного увлекаться, привязываться к людям, но не позволяющего им переступать черту. К сожалению, пример Баррада никого ничему не научил…
