Когда служанки вышли, в комнате никого не осталось.
– Нам никто не помешает? – спросил я.
– Днем здесь никого не должно быть. Да и все видели, как мы сюда пришли. Не думаю, что кто-то решится к нам заглянуть. Говори.
Я прошелся по комнате. Взял одну из фигурок «Марша». Покрутил ее в руке. Положил на место и начал рассказ, подготовленный еще ночью, собранный из лоскутков, которые мне удалось собрать за все дни в Багульдине. Надо признать, полотнище вышло скромное, с множеством прорех и некрасивых складок. Однако логика в нем была. Отец часто повторял: «Чувства – для наполнения жизни. Логика – для ее сохранения. В счастье пользуйся первым. В беде – вторым». Сейчас я следовал его словам.
Глава 13
Тирхствин
Не медли! Почувствовав, как нарождается мерзость, готовь меч, нож, удавку.
Не сомневайся! Отродье, названное фаитом, оскорбляет тебя своим лицом, своим телом.
Не молчи! Если не смог убить, расскажи тому, кто сможет, донеси страже.
Всякая мерзость должна быть истреблена! Не пытайся с ней заговорить, воспользуйся тем, что она появляется слабой. Уничтожь ее и живи дальше.
Синие листовки на домах в Багульдине. Городской совет
– Хочешь меня в чем-то обвинить? – прогремел Тирхствин.
– Нет, отец. Я хочу спасти… хочу, чтобы ты спас город.
Миалинта выглядела спокойной, но я видел, как побелели ее костяшки. Она невольно сжимала в кулаках складки сарафана, будто опасалась испачкать полы юбки и хотела их приподнять.
Я стоял чуть поодаль и наблюдал. Понимал, что от меня уже ничего не зависит. Свою роль здесь, в мягких покоях, я сыграл. Теперь нужно было довериться Миалинте.
Мы правильно сделали, поговорив заранее. Тирхствин не стал бы меня слушать. Если в первые минуты наша беседа была настороженной, то теперь он так разозлился, что слова чужестранца, как бы логично они ни звучали, распаляли бы его все больше.
Прежде я видел наместника лишь один раз – на званом обеде. Тогда Тирхствин был уныл и безразличен ко всему. Он без интереса слушал разговоры за столом, ни на что не реагировал, изредка улыбался замечаниям дочери. Игнорировал Орина, то и дело смеявшегося над блюдами наместного стола. Он давно потерял себя в тумане, готов был сдаться ему задолго до поражения. Глядя на его сутулую фигуру, легко представлялось, как обветшают его одежды, как плесенью и язвами покроется его лицо, как осыплются волосы – как он станет подлинным наместником сумеречного города. Так и будет сидеть на троне: весь в мыслях о потерянном прошлом, о несбывшемся будущем, о собственной слабости и ничтожности всего вокруг.
Сейчас, в мягких покоях, Тирхствин был иным. Слова Миалинты пробудили наместника. Злость, негодование разбили сковавший его лед безразличия, и такое преображение было нам на руку.
– Ты хочешь, чтобы я доверил жизни своих горожан этому человеку?! – Тирхствин указал в мою сторону.
– Нет, отец. Я хочу, чтобы ты доверился фактам.
– Фактам! Нет у вас никаких фактов!
Наместник отвык от подобных вспышек, поэтому быстро утомился. Возвратился на тронный стул и уже спокойнее проговорил:
– У вас только домыслы, фантазии. Мурдвин давно лишился ума. Даже если ханголу удалось подслушать его мысли, это ничего не меняет.
Миалинта по-прежнему вела себя странно. Ее поведение казалось мне еще более необычным, чем в комнате покоя, где я не так давно поделился с ней своими наблюдениями. Девушка избегала не только моего взгляда. Своему отцу она тоже не смотрела в глаза. Стояла в отдалении, не приближаясь ни на шаг. И время от времени поправляла ошелинную ткань на голове.
Тогда, в комнате покоя, она подошла к обитой деревянными панелями стене. Остановилась возле тусклой картины со сценой сражения. Изучала ее, будто увидела что-то интересное, а ко мне стояла вполоборота.
– Я жду. Говори, – повторила она, недовольная промедлением.
«Чувства – для наполнения жизни. Логика – для ее сохранения».
Вздохнув, я начал свой рассказ:
– Логика простая. После Темной эпохи Вольмар Адельвит хочет помириться с представителями знатных родов. Ему нужна их поддержка, чтобы воплотить задуманные перемены. Дело нешуточное: упразднить княжества, ввести новые монеты и заодно перестроить Заложную ветвь, ограничить власть Верховного совета и Правосудного двора, сменить наместников почти всех крупных городов, заключить новые соглашения с другими Землями и царствами…
– Решил устроить мне урок истории? – улыбнулась Миалинта и коротко взглянула на меня.
– Вольмар пускает в ход все доступные средства. – Я не стал реагировать на ее замечание. – В том числе начинает раздавать пустышки – лигуры, которые до этого никак себя не проявляли и были признаны бесполезными. Однако они были выкованы Предшественниками; таким подарком можно умилостивить самых знатных людей. Чтобы подарков стало больше, Вольмар отправляет составные пустышки сюда, в местные кузни, чтобы их разделили на свирном огне.
Никаких сомнений, наместник Багульдина получил свою долю, свой подарок. С этого момента и начинается наша история. Одна из пустышек оказывается в городе. Проходит какое-то время. Пустышка никого не беспокоит. О ней забывают. Просто дорогое украшение. Возможно, наместник никогда и не выставлял ее напоказ. Хранил у себя в резиденции. А на старости лет он стал черноитом. Ты сама об этом рассказывала. Что с него осыпалась кожа, что он так и лежал – голый, в язвах, коростах. И улыбался.
Пустышка проснулась.
Кто-то из приближенных к наместнику догадался, в чем тут дело. Испугался, что болезнь распространится на других. Решил избавиться от злополучного подарка. Возможно, спрятал его где-нибудь подальше от резиденции. Искарут, наместник Багульдина в Темную эпоху, был казнен за измену – поддержал княжество Айнур. После этого отношения с такими городами, как Оридор, восстанавливались неспешно – отдавать лигур книжникам никто не хотел.
Пустышку, судя по всему, спрятали временно. Хотели бросить в свирную расщелину под городом в те дни, когда свир опять иссякнет. Решили, что он ослабит ее влияние или вовсе уничтожит. Так и сделали, когда пришло время. Огонь над ратушей погас. И злосчастный лигур отправился вниз. Правда, улетел не так далеко. Наверное, угодил в какую-нибудь каверну или застрял в расщелине. Так там и пролежал несколько веков.
Миалинта слушала молча. Отвернулась от картины. Присела на диван, с которого мы своим приходом спугнули служанок. Разгладила складки сарафана, после чего как-то уж излишне бережно поправила свою черную косу. Взгляд на меня по-прежнему не поднимала, впрочем, я больше не искал его – заложив руку за спину, медленно ходил по комнате от одной двери к другой и говорил.
– О пустышке забыли. Да и вся эта история забылась. Сомневаюсь, что кто-то внес ее в летопись города. В памяти остался только черноит-наместник.
