«Орин хотел поженить своего сына и приемную дочь Тирхствина, но ему отказали».
«Комендант оказался в городе из-за Миалинты».
«Орин уговаривает других каменщиков уехать из города. Скупает жилые дома, таверны, подворья и рынки Багульдина. Сам остается».
Слухи, суеверия, истории жителей города. Числа, даты, отдельные фразы, намеки. Они крутились передо мной разноцветным облаком аольных бабочек, а я должен был выхватывать их по очереди, чтобы сложить в единственно правильную последовательность.
Я ничего не замечал вокруг. Поначалу даже не обратил внимания на то, как побледнела Миалинта, как она слабым голосом выдавила:
– Они сошли с ума…
– Что там? – Охотник уже не пытался шутить. Видел, как сильно встревожена девушка, и понимал, что время шуток закончилось.
– Они сошли с ума… – повторила Миалинта. – Они нас всех погубят.
Я не слышал ее. Вспоминал разговор с Мурдвином. Если б дочь наместника сразу сказала, кто он, я бы совсем иначе воспринимал его слова. Но тогда, на входе в землянку гиблого яруса, когда Громбакх помогал Миалинте открывать дверь, моя голова была полна совсем других мыслей. Да никто из нас не подозревал, что именно произойдет. Все было так спокойно. Нам было не по себе, но никакого подвоха мы не ждали. Простая землянка. В ней явно жили. Мы с облегчением зашли внутрь. Оказалось очень приятно хоть ненадолго уйти с прогнивших досок внешней улицы.
Нас встретили духота, смрад и едва тлевший травяной светильник. Каморка через несколько шагов от входа начинала сужаться, и возле ее дальней стены помещалась лишь кровать без ножек, над которой низко нависал земляной потолок.
Справа был проход в соседнее, гораздо лучше освещенное помещение.
Мы с охотником топтались на пороге, не решаясь пройти дальше. С интересом осматривались. В углу гнила бухта веревки. По стенам на полочках лежали тряпичные свертки, стояли глиняные миски.
Тенуин вообще не торопился заходить в землянку.
Миалинта между тем направилась в соседнее помещение и позвала нас за собой.
Мы с Громбакхом сделали несколько шагов и замерли: на кровати кто-то зашевелился и приподнялся. Старуха. Замерла. Вслушалась. Приглядевшись, я понял, что она слепая. Большие белые глаза. Вся сухая, грязная, заросшая серыми, больше похожими на свалявшуюся пыль, волосами. Под моей ногой скрипнул камешек, и старуха крикнула высоким, срывающимся голосом:
– Кто здесь?!
Еще движение возле кровати. Встал пес. Худой – его бока с острыми ребрами напоминали остов перевернутой лодки, – с проплешинами и мутными, злыми глазами. Он тоже был слеп.
Миалинта опять позвала нас. Громбакх на всякий случай перехватил топор. Ему не нравились ни пес, ни старуха. Пожалуй, старухи он, несмотря на всю ее дряхлость, побаивался чуть больше.
– Мы только… – начал я.
– Что тебе надо?!
– Мы пришли к вашему сыну, Адна, – спокойно сказала Миалинта.
– А! – Старуха до того резко дернулась к изножью, что я невольно отступил на шаг.
Пес тихо, утробно зарычал.
– Мы вас не побеспокоим. – Дочь наместника опять махнула нам, теперь более настойчиво.
Я молчал, но старуха не отводила от меня своих белых глаз. Миалинтой она не интересовалась.
– Ну конечно. Вот мы и встретились. Я давно тебя жду, только не думал, что ты придешь так рано.
Мы с Громбакхом переглянулись. Старуха говорила о себе в мужском роде. Охотник прошептал мне:
– Может, она с детства слепая и ей никто не сказал, что она… женщина?
Я только толкнул его локтем в ответ и шагнул к Миалинте.
Тонкие пальцы с желтыми, вспученными ногтями обхватили бортик кровати. Старуха захрипела и улыбнулась, безумно оскалив черные, источенные зубы. Пес зарычал еще громче. Наклонив голову, Адна не сводила с меня глаз. Будто разглядывала.
– Вашей псине не помешал бы намордник, – сказал охотник и тихо добавил: – Да и вам тоже. С такими зубами…
– А! – опять вскрикнула Адна и медленно перевалилась через бортик кровати, сползла на пол.
Будто паук. Или змея. Она была в сером вретище, сквозь которое проглядывало пепельное тело. Только сейчас я заметил, что ее ноги скованы металлическими кольцами, от которых к полу тянулась ржавая цепь. Собака тоже была на привязи.
– Тебе бы, мать, выйти, что ли, воздухом подышать. – Громбакх тоже увидел цепь и сразу осмелел.
Старуха не то простонала, не то усмехнулась и тихо, едва приоткрывая рот, пропела:
Спина к спине, идем вдвоем.
С тобой мы вглубь себя войдем.
Мы с охотником шаг за шагом наконец приблизились к Миалинте и по короткому коридору вошли в другое помещение. За спиной, позвякивая цепью, старуха обезумевшим, радостным голосом провозгласила:
– Теперь я знаю твое имя! Знаю!
Дальше она сбилась на бормотание, разбирать которое у меня не было никакого желания.
Тенуин остался снаружи, возле открытой двери.
Вторая каморка оказалась чуть более просторной и светлой. С потолка свисали сразу два травяных светильника. Кроме того, на столе в дальнем углу горело несколько свечей. Там сидел мужчина. В серой залатанной хламиде, с перепачканными руками, он весь сжался, вдавился в земляную стену, будто хотел слиться с ней и стать незаметным. Наш приход его явно напугал.
– Это вы… – пролепетал он с облегчением.
– Да, Сит, это я.
– Хорошо. – Мужчина подобострастно кивнул и тут же возвратился к прерванному занятию.
Наше присутствие, кажется, его больше не волновало. Он принялся бережно крутить в руках начатую деревянную поделку: срезать, выковыривать все лишнее. Подносил ее к свечам, осматривал, затем вновь принимался обрабатывать коротким лезвием, с широкого конца обмотанным тряпкой. Перед ним стояли чаши с красителями. Как я понял, Сит делал игрушки.
В этой комнате, в отличие от той, где жила старуха, стены были не такими ровными, бугрились крепкими скальными выходами. Некоторые камни были отесаны и приспособлены в качестве стула или полки. Под потолком виднелась деревянная сетка отдушины. Низкий проход справа уводил в темную земляную глубь.
Миалинта положила мне руку на плечо и увлекла вперед, к столу. Пододвинула угловатый, но крепко сбитый табурет. Попросила сесть.
– Сколько чести, – пробурчал сзади Громбакх. – На приеме у властелина грязных горшков.
– Сит, – ровным, спокойным голосом сказала дочь наместника, – расскажи моему другу историю.
– Историю? – Мужчина отвлекся от поделки.
– Ту самую. О поэте, который мечтал уехать в Вер-Гориндор.
– Зачем вы… – начал было я.
