В Темную эпоху колпаки всех провалов на Западе были разбиты. Тогда вниз полетели первые валуны.
Их бросали нерлиты – последователи Бауренгорда Темного, мечтавшие найти последнего Предшественника, которого, по их мнению, вывез из Кумаранских гробниц и спрятал сам Эрхегорд Великий. Нерлиты хотели разбудить калургов в надежде, что те уничтожат все пять враждующих княжеств, а с ними и саму ойгурию, осквернившую Зиалантир своими строениями. Несмотря на все их усердие, никто из провалов не вылез.
В Эпоху Преображения калургеров уже не боялись. Старые колпаки давно изгнили и осыпались, а новые строить никто не собирался. Более того, провалы стали использовать как бездонные свалки. Если рядом велась какая-то добыча или просто стоял город, то в калургер общим потоком сбрасывали мусор, отходы, туши зараженных животных, туда же направлялись канализационные стоки и сваливались тела бедняков, родственники которых не могли позволить себе похороны, тела казненных преступников, переносчиков чумы, сильнеса
[22] и сумасшедших, приговоренных к изгнанию, но не способных покинуть город самостоятельно.
Наконец калургеры заинтересовали бедняков. Провалы отталкивали всякую живность. Возможно, это объяснялось какими-то испарениями, которые поднимались со дна, но были неприметны для человеческого обоняния. В калургеры не залетали ни комары, ни птицы. Звери не подходили к кромке ближе чем на десять локтей. Даже черви не тревожили эту землю. К тому же в провалах было умеренно тепло – и жарким летом, и в студеные зимы.
Все началось с небольших построек на краю. Затем бедняки научились делать навесные жилища с того края калургера, откуда не сливались отходы. Теперь такие селения стали значительно больше. Люди выбивали в земляных стенах комнаты, крепили балки и укладывали на них дощатые настилы. Рыли глубокие тоннели. С каждым годом подземные селения опускались все глубже. В них появлялись свои таверны, мастерские и даже училища. Уровни были соединены лестницами. Теперь сверху было не разглядеть нижних этажей – беднякам там приходилось жить во мраке, позволить себе свечи и масло для светильников они не могли.
Таким было и Подземелье Искарута – признанное законом селение. К этому калургеру вело два подземных тоннеля: от кузен под ратушей Багульдина и от Карнальской каменоломни. И те и другие сбрасывали в провал свои отходы.
– Ты здесь уже была? – спросил я Миалинту, когда мы приблизились к спуску в Подземелье.
Дочь наместника нерешительно посмотрела на меня и прошептала:
– Я знаю, куда идти. И знаю, что здесь ищу. Это главное.
– Значит, была.
Миалинта не стала со мной спорить. Первой пошла на спуск. За ней вереницей последовали остальные.
Стоял третий час от полудня, солнце давно ушло за кромку тумана, но здесь еще было светло – сверху хорошо просматривались первые жилые ярусы. По земляным стенам провала кругами тянулись деревянные пристройки, а в центре этих кругов зияла мрачная бездна. Ее наполняли всевозможные испарения – так дышало подземное селение.
Мы шли по широким сходням. Здесь все выглядело подгнившим, непрочным, поэтому я старался шагать аккуратно, боялся подступить к краю, огороженному хлипкими перилами.
Толстые сваи, горизонтально вбитые в землю и служившие опорой для веранд и мостовых, были выкрашены в синее. На уровнях горели светильники, но их было немного. Желтые призраки, застывшие в таинственном сумраке.
Мы спустились на улицу первого яруса. Шириной – не больше десяти локтей. Некоторые доски проломлены и наспех залатаны неотесанным горбылем. Это не мешало местным жителям вести по улице манников, мягконосов и другой домашний скот. Навоз просто смахивали метлами в бездну. Здесь даже проезжали телеги, запряженные худыми бедняками. Веревочные крепления столбов и свай были расшатаны; мостовая под ногами дрожала, если рядом провозили груженую тачку или заполненную землей конгу. Мне стало не по себе. Казалось, что вся эта деревянная паутина может обрушиться и унести нас во мрак вслед за Искарутом.
Миалинта уверенно шла по улице, обходила торговцев молоком и чистильщиков обуви – они бесплатно обшаркивали старой щеткой ботинки сельчан, выходящих из села или в него возвращавшихся. Из всех наших фаитов только двое прежде бывали в Подземелье, поэтому большинство с удивлением осматривали его устройство. Дочери наместника приходилось оглядываться и поторапливать нас.
Вскоре начались двери, за которыми скрывались сельские дома-землянки, и ответвления в сельские тоннели-переулки – по словам Швика и Шверка, их длина редко превышала двадцать саженей, так как дальше влияние калургера заканчивалось и земля кишела паразитами. Только самые бедные жили в тупиках этих тоннелей.
– Да, в земле всегда хватает пакости! – поморщился Громбакх.
– Один гортанник чего стоит! – согласился Шверк.
– Уф! – Швик с показным отвращением почесал легкую щетину на шее.
– Нашел о чем говорить! – Охотник сплюнул под ноги.
– Кто это? – поинтересовался я.
– Гортанник.
– Горловой паук.
– О да! – Шверк, улыбнувшись, передернулся. – Мелкий, бесшумный.
– Проползает тебе в рот или в ноздри.
– Чаще в рот.
– Это да.
– И откладывает на стенках гортани яйца. Там и помирает.
– Во сне проглатываешь его и не замечаешь.
– В добрую Гунду! – проворчал Громбакх и стал торопливо смазывать носовые бурки.
Его можно было понять. В Подземелье запахи были не самыми приятными.
– Все начинается с кашля, – продолжали близнецы.
– Да, просто кашляешь. Горло саднит.
– Потом начинается жар. Но легкий, почти незаметный.
– С таким даже к лекарю не ходят.
– Потом в слюне все чаще замечаешь примесь крови.
– Но тоже не страшно. Мало ли что бывает.
– А потом они из своих яиц вылупляются.
– Вылупливаются. Так правильнее.
– Неважно. Важно, что они бегут наружу.
– То есть по языку, по губам.
– О да… То еще представление.
– Чаще всего это ночью бывает. Человек спит, а у него изо рта разбегаются мелкие коричневые паучки.
– Но бывает и днем. Когда с кем-нибудь говоришь.
Близнецы развеселились. Вырвавшись из мглы и оказавшись в жилом селении, пусть даже таком, как Подземелье Искарута, они явно почувствовали себя значительно лучше.
На второй ярус вело несколько переходов: два с пологой лестницей, один с отвесной лестницей и один съездной – для телег и скота. Мы пошли по первой пологой лестнице. Оказавшись у перил, я посмотрел вниз, в пустоту провала, и не смог разглядеть последние ярусы – они терялись в темноте.
