– Это прах, – выдохнула Миалинта.
Девушка-фаит крепче схватила меня за пояс. Прижалась к моей спине.
– Ты… хочешь идти туда? – с опаской спросил я дочь наместника.
– Нет. Эта тропа нас никуда не приведет.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю. Уходим.
– Постой.
Я только сейчас заметил, что увязавшаяся за нами лечавка ведет себя как никогда беспокойно. Она долго принюхивалась к колодцу, скалилась. Потом вдруг отскочила от него, покрутилась на месте и начала беззвучно лаять. Наконец отбежала к узкой тропе, остановилась у трещотки и оглянулась на меня.
– Что там? – спросила дочь наместника.
– Собака Эрина.
– Что она делает?
– Зовет меня идти дальше.
Лечавка действительно всем своим видом показывала, что я должен следовать за ней. Бросалась по тропинке в туман и появлялась вновь. Шаркала когтями по стеклу. Подбегала ко мне и тут же срывалась назад, к трещотке.
– Идем. – Миалинта потянула меня за рукав.
Увидев, что я ухожу, собака совсем обезумела.
Кажется, готова была наброситься на меня, но всякий раз сдерживалась. И все звала за собой. Потом поникла. Успокоилась. Легла возле трещотки. Так там и осталась. Это был последний раз, когда я ее видел.
На обратном пути мы заглянули в колодец. Где-то в глубине виднелось слабое свечение. Будто заблудший огонек. Настолько слабый, что глаз то и дело его терял. Приходилось напрягаться, всматриваться в черноту, и тогда он появлялся вновь.
– Ты что-то видишь? – спросила Миалинта.
– Какой-то огонек, – неуверенно ответил я.
– Идем! – Дочь наместника поторопилась назад, к дороге, не то оживленная чем-то, не то напуганная.
Под куполом нас встретили вздохом облегчения.
Несмотря на возражения Теора и угрозы Громбакха, мы с Миалинтой позже свернули на другую тропу. Там оказалось то же самое: липкое стекло, черная площадка с колодцем и северной трещоткой, за которой начиналось узкое ответвление. Разве что лечавка в этот раз не появилась.
Вернувшись, дочь наместника пообещала, что она будет идти только вперед, тем более что мы в любой момент могли подойти к Подземелью.
Купол ясности совсем сузился. Возможно, виной этому были страх и переживания фаитов. Многие усомнились в успехе нашего перехода. Боялись, что дорога никогда не окончится – так и будет черной полосой вести в безликое пространство мглы.
Тенуин изредка бросал в туман крохотные камушки – не дальше чем на два локтя, чтобы видеть, как они упадут на брусчатку, и потом подобрать их.
– Кто-нибудь объяснит нашему другу, – прошептал мне в самое ухо Теор, – что камни должны быть плоскими и бросают их не на стекло, а по водной глади?
Шли в тесноте. Сбились поближе друг к другу, плечом к плечу. Наступив впереди идущему на пятку, коротко бормотали извинения, но продолжали идти неизменным строем.
Телега за нами давно скрылась в тумане, а теперь и лошади были видны лишь наполовину.
– Стойте. – Следопыт замер.
– Что? – прошептало сразу несколько голосов.
Тенуин бросил еще один камушек.
– Туман изменился.
Третий камушек полетел во мглу. Теперь и я заметил, что он падал чуть быстрее, чем обычно, к тому же линия полета исказилась, как это бывает в воде.
– И что теперь? – нетерпеливо спросил Теор.
Я подошел к стенке купола.
– Не советую. – Тенуин качнул головой.
Его глаза прятались в тени капюшона, но я отчего-то был уверен, что следопыт сейчас смотрит через третье веко.
Несмотря на предостережение, я протянул левую руку. Она скользнула в туман. Ничего не случилось. Пошевелил пальцами. Они реагировали с едва ощутимым запозданием. Я погрузил руку дальше во мглу и хотел шагнуть вперед, но в это мгновение мое тело пронзила страшная боль: глубокой пульсацией она пронеслась от кисти до груди, глухо отозвалась даже в ногах. Я вскрикнул. Дернул руку назад. Стиснув зубы, зашипел. Почувствовал, как сзади кто-то в испуге схватил меня за пояс. Голоса, перешептывания, вопросы. Ничего не слышу. Оглушен болью. Правой рукой обхватил левое запястье. Кисть будто ошпарили крутым кипятком. Вся кожа покрыта ожогами. Дрожь. Сквозь зубы просачивается стон. Глаза закрыла мутная дымка.
Не чувствую пальцев. Не чувствую кисти.
Первые порывы боли прошли. Пульсация ослабла. Только сердце колотится. По-прежнему дышу через стиснутые зубы. Не шевелюсь.
Быстро моргаю, чтобы согнать влажную дымку.
Наконец увидел.
Это были не ожоги. Это были морщины. И это была не моя кисть. Старая, покрытая желтыми пигментными пятнами, с грубыми, потемневшими ногтями. К тому же на ней была сигва с одним большим узором – похожим на спираль, скрученную из множества длинных и коротких полосок, в центре которой виднелись два полых круга и один полностью закрашенный.
Боль стихала, но я по-прежнему не мог пошевелить пальцами.
Подняв голову, увидел своих спутников. Большинство фаитов в страхе старались не смотреть на меня. Громбакх был непривычно серьезен и сосредоточен, словно стоял возле раненного в бою друга и оценивал его шансы на выживание. Теор не скрывал отвращения и невольно потирал собственные руки. Глаз Тенуина не было видно под низко надвинутым капюшоном, но я не сомневался, что он смотрит спокойно, без страха или сочувствия. Выносной клинок на его правом наруче был оголен. Следопыт мог в любой момент ударить по моей руке. Или по мне.
Больше всего удивил и заинтересовал ошеломленный взгляд Миалинты. Смотрела она без испуга, но с таким благоговением, будто узнала и эту кисть, и эту сигву.
– Что это? – спросил я дочь наместника.
Она тихо качнула головой, но взгляд от моей руки не отвела – безотрывно, в онемении смотрела только на нее.
– Это твоя глупость, – спокойно ответил следопыт.
Тем временем боль убывала. Я уже мог пошевелить пальцами. Вместе с тем разглаживались морщины, пропадали желтые пятна, ногти возвращали естественную форму, а сигва выцветала.
Прошло несколько минут, прежде чем кисть стала прежней. Я с облегчением ощупывал ее, проверял каждый сустав, натягивал гладкую и молодую кожу. Сжимал кулак и раскрывал ладонь. Делал самые неестественные движения, и в конце концов утомил кисть. Лишь после этого окончательно успокоился.
– Идем, – позвал следопыт.
Дальше мы шли в еще большей тесноте. Никто не хотел приближаться к стенке купола.
Громбакх подшучивал над тем, что со мной случилось. Говорил, что надо было продолжить опыты, высовывая то одну, то другую часть тела.
– Увидел бы чего интересное. А напоследок надо было голову сунуть! Глядишь, вернулся бы со свиным рылом, а? Хрю-хрю!
