– Узнали, – согласился его брат.
– Значит, просто игра тумана. Мы так далеко еще не заходили.
– И не знаем, что тут происходит.
Тенуин спокойно, ничем не выдавая тревожность, заканчивал историю охотника, но теперь смотрел исключительно назад. Я уже не сомневался, что свечение во мгле он заметил раньше портных, поэтому и стал проверять наручи.
– Для Грома все изменилось пять лет назад, после очередной стычки с магульдинцами. Он с друзьями и небольшой группой наемников устроил засаду. Выследил отряд красных, которые на подводах ехали по границе Навьего дола, на юго-востоке от Дорских пустырей. Все прошло как обычно. Ночью, прячась в темноте и шуме ветра, они перебили большую часть красных еще до того, как поднялась тревога. Гром, как и всегда в таких стычках, рубил не глядя. Убивал все движущееся, даже собак и коней. Мстил. Видел перед собой тело матери, тело отца и общую яму, в которой сожгли его сестру. Сражался так, словно еще мог их защитить. Порой крови было так много, что она застилала ему глаза. Он угадывал смутные очертания, реагировал на каждое движение, сразу бил по нему топором. Ему до сих пор снится эта красная завеса.
Гром остановился перевести дух и увидел, что перед ним в кроватке лежит ребенок двух лет. Это была обычная путевая палатка, которой пользуются переселенцы. Отец и мать ребенка уже погибли. Мальчик испуганно, но молча смотрел на Грома с его окровавленным топором.
После побоища выяснилось, что почти все люди в этом лагере – обычные крестьяне. Да, их охраняли наемники в красных доспехах. Да, обозы были магульдинскими. Но это были простые люди. Такие же сельчане, как и родственники Грома, только они жили в Ничейных землях, под защитой Магуль Индра.
С тех пор Гром не убил ни одного человека. Простился с друзьями, забрал с собой мальчика и вернулся в Матриандир. Там мы и познакомились – охотились для одного и того же торговца. Решили, что вдвоем в лесах проще.
– А мальчик? – поинтересовался Шверк.
– Что с мальчиком? – поддакнул Швик.
– Харат. Ему уже семь. Гром отдал его на воспитание «Приемным сестрам». Каждую осень, после летней охоты, вносит плату на год вперед. Иногда навещает. Харат считает Грома своим дядей. Верит, что тот спас его от рук магульдинцев.
– Поэтому он так рвется в Целиндел, – закивал Шверк.
– Да, поначалу-то хотел пойти туда напрямик.
– Хорошо, что отговорили.
– Хорошо, – довольно присвистнул Швик.
– Гром боится, что изменения начались не только здесь, что сейчас и в низине неспокойно, – пояснил следопыт. – Матриандир – город старый. В нем хватает своих тайн. И своих лигуров.
– Надо было мальчика увозить в Лощины Эридиуса. Там всегда спокойно.
– Надо было.
– Главное, не встречать красных.
– О да! А то жажда мести возьмет свое.
– Гром называет Харата «мелким негораздком» и «свиной башкой», но по-своему любит. Хочет ему на Посвящение
[19] рассказать правду, а потом уехать на Запад. Понимает, что после этого уже не сможет нормально общаться с мальчиком. У Грома осталось три года. Нужно скопить побольше золотых. Оставит их Харату, чтобы тот пошел в училище, купил себе дом.
– Предложение Теора пришлось кстати, – кивнул я.
Тенуин не успел ответить. Лошади первой телеги остановились. Следом остановились и наши.
Странное свечение по-прежнему преследовало нас, но сейчас дело было не в нем.
– Сгустки! – крикнул Теор, раскручивая с пояса боевой кнут.
– Странно, что только сейчас, – прошептал Швик.
– Лучше б их вообще не было, – покривился его брат.
– Что там? – спросил я Тенуина.
– Сейчас поймешь. Доставай меч, бери двух фаитов, спускайся на дорогу. Только запомни: что бы ни случилось, не сходи с брусчатки.
– Хорошо.
Из первой телеги уже выскочили Громбакх и Теор. Возле каждого из них было по два фаита. Они поторопились вперед и встали перед лошадью, на которой сидела Миалинта.
Тенуин встал между телегами справа, я – слева. Меня сопровождали два двойника: худенькая девушка и крепкий старичок с тростью. Оба вызвались добровольно. Мы со следопытом теперь стояли в небольших эркерах по бокам давно сузившегося купола.
Швик и Шверк сменили фаитов на лошадях и торопливо рассказывали мне:
– Мы уже видели их раньше.
– Сгустки.
– Это такие уплотнения в тумане. Как небольшое облачко.
– Мы видели только маленькие черные и большие темно-серые.
– Серые иногда и не видны совсем.
– А черные сразу заметны.
– Что это за сгустки? – спросил я, с подозрением вглядываясь во мглу, но ничего там не замечая.
– Не знаю.
– Никто не знает.
– Говорят, они как мертворожденные фаиты. Не люди, а просто отдельные желания человека.
– Очень сильные желания или терзания.
– Черные сгустки – это злость. Все подлые поступки, на которые кто-то так и не решился. Хотел отомстить, унизить, убить, но не хватило воли.
– Копил в себе злобу долгие годы.
– А теперь она вышла черным сгустком в туман.
– Серый сгусток – это терзания потерянных людей, которые даже не знают, кем быть, куда пойти.
– Их все не устраивает в жизни. Они ворчат, злятся, обвиняют всех вокруг, а сами ничего не меняют.
– Потому что толком не знают, что изменить.
– И что нам делать? – спросил я, неуверенно поднимая меч.
– Бей плашмя, – отозвался Тенуин. – Старайся разделить их на несколько частей, тогда они отойдут.
Сам следопыт взял из телеги простую доску. Его ножи и арбалет тут были бесполезны.
Лошади неспешно тронулись. Мы пошли рядом.
– Лови! – крикнул Громбакх, прочертив в тумане глубокую дугу.
Следом послышался свист хлястника.
Я смотрел вперед, надеясь разглядеть, с чем же мы имеем дело, когда девушка-фаит схватила меня за пояс:
– Берегись!
Я и не заметил, как поблизости оказался черный сгусток. По размеру он едва превышал большую взбитую подушку и был чем-то похож на свалявшийся ком из черных перьев. Испугавшись, я махнул мечом так сильно, что едва не вылетел на обочину. Ожидал, что сгусток окажет хоть какое-то сопротивление, но почти не ощутил его плотности, будто разрезал полоску мягкого масла. Еще несколько взмахов и – облако распалось на несколько неравномерных кусков, тут же отлетевших в сторону.
