Обогнуть площадь по аллее – затея сомнительная. По гравийной дорожке быстро не пройти: шум моих шагов привлек бы внимание. Оставалось идти вдоль домов, но там мне могли помешать кусты пузырников.
«Куда же делся Теор? Как он тут прошел?»
– Пусти! – вновь заверещал мальчишка, и я невольно прислушался к ссоре возле фонтана.
– Молчи, пакость! Только дерни мне! – взревел один из стражников.
– Прошу, прошу, поймите, он по глупости, по глупости! – тараторила женщина.
– Вот теперь поумнеет, – осклабился второй стражник.
Правые наплечники у них были закрыты, значит, они здесь оказались на боевом дозоре. Хотели отправить мальчика в тюремный глот. Должно быть, он забрался в пустующий дом и поживился там чем-нибудь съестным или вовсе схватил какое-нибудь украшение.
Я опять осматривал площадь, чуть выглядывая из-за колонны, и тут услышал от женщины:
– Сама не знаю, где он нашел бритву. Его бы никто не пустил! Не знаю… Он же по глупости, не понимает еще!
– Все я понимаю! – огрызнулся мальчик.
– Ну вот видишь. Все, давай! – Стражник медленно зашагал в мою сторону, волоча мальчика за шиворот.
Его мать опять запричитала, со слов сбиваясь на слезы.
– Волосы, – прошептал я.
Голова мальчика была гладко выбрита.
«Золотые волосы убитой Оэдны, жены коменданта».
На улицах города мне попадались объявления, в которых Зельгард запрещал горожанам стричься наголо.
«Поначалу черные, затем золотые волосы Теора. Убитого, а теперь ожившего».
Безумное распоряжение было подтверждено гербом Багульдина, а значит, заверено наместником.
«Сегодня, на входе в „Буерак“, кравчий потребовал от меня снять капюшон. Я подумал, что он хочет увидеть пограничную сигву. Но его интересовали именно волосы».
Любого, кто нарушит запрет, ожидало заточение в тюремном глоте до тех пор, пока не станет очевиден цвет его волос. «Безумие…»
«Что так напугало Сольвина в „Нагорном плесе“? То, что я бежал? Или то, что я был в капюшоне и он не видел моей головы?»
«Вас все равно поймают! Можете не бежать».
«Там, в тумане, ты меня не видел?»
«Я не думаю, что они виноваты в тумане. Скорее, наоборот».
Я зажмурился. Понимал, что все это как-то связано, что у всего этого безумия есть какая-то внутренняя логика – логика, которую я никак не мог уловить.
«Это мерзость. Это болезнь. Это обман».
И Зельгард, и Тенуин походя убили людей с золотыми волосами – так, будто они не были людьми. Тела… Их тела исчезли после смерти. Остались только одежды. Влажные одежды.
– Гаденыш! – закричал стражник.
Мальчик ухитрился укусить его за руку: между перчаткой и наручем оставался зазор, прикрытый лишь обшлагом нательной рубахи.
Мальчик вырвался, но второй стражник сбил его с ног. Женщина бросилась к сыну и упала на колени.
«А ведь я видел их сегодня на Ярмарочной площади», – не вовремя, отстраненно подумал я.
Первый стражник, заметив кровь на укушенной руке, процедил:
– Ну как скажешь…
Потянулся к мечу, но не успел его выхватить. Из-за фонтана выскочил Теор. Будто паук с длинными, тонкими руками и ногами. Оттолкнувшись от каменной чаши, выпрыгнул за спину стражникам.
«Сигва с акробатом», – еще одна неуместная, напрасная мысль.
Женщина застыла и даже перестала плакать. Мальчик тоже молчал и только неуверенно отползал в сторону.
Черный костюм. Черные волосы. Хлястник был раскручен и готов к бою. На упругих отростках блестели лезвия. Широкий взмах. Свист рассеченного воздуха. Стражник хотел что-то сказать, потом весь сжался, отстранился, но увернуться не смог. Боевой кнут полоснул его по лицу. Крупными каплями брызнула кровь. Стражник взвыл и, неестественно изогнувшись, упал навзничь.
Женщина ладонями зажала себе рот. Глотала прорывающийся крик, задыхалась в нем. Мальчик, приподнявшись на локтях, замер.
Второй стражник выхватил меч и попытался ударить Теора. Тому даже не пришлось уклоняться. Два быстрых шага. Боевая стойка. Кнут на изготовку.
– Эй! – сгорбившийся стражник, стоя на полусогнутых ногах, говорил с придыханием от страха. – Эй! Ты… Подожди. Ты хоть понимаешь… Ты… – Он посмотрел на лежавшего рядом друга; тот, обхватив окровавленное лицо руками, стонал и дергано ворочался из стороны в сторону.
Теор поймал это мгновение. Кнут взвился в воздух. Отростки разошлись по сторонам, будто гадрильская кобра, готовясь к нападению, раскрыла свой капюшон. Стражник дернулся влево; уверенный, что ему удалось избежать удара, он приготовился пронзить Теора, не видя ловушки. Развернувшись, Теор махнул кнутом наотмашь – и тот, собрав свои отростки, обрушился единым кулаком лезвий.
Мучения первого стражника прекратил удар ножа. На площади стало тихо.
Теор расстегнул доспехи одного из убитых. Оторвал лоскут от его рубахи и бережно протер лезвия кнута. Свернул его. Закрепил на поясе. Склонился к мальчику. Помедлив, протянул руку, хотел погладить того по голове. Мальчик, засучив ногами, отполз, а когда Теор повторил попытку, грубо отмахнулся.
– Лин! – с негодованием произнесла женщина.
Она стояла на коленях и выглядела потерянной, словно так и не поняла, что произошло на ее глазах.
– Вам есть где спрятаться? – спросил у нее Теор.
С дрожью в голосе, путаясь в словах, женщина сказала, что работает служанкой в доме Орина.
– Там и живу…
– Уходите. Постарайтесь пару дней обойтись без прогулок.
– А как же… они? – Женщина кивнула на стражников.
– Уходите, пока не поздно. А ты, – Теор посмотрел на мальчика, – ты будь умнее. И держи хвост трубой, все будет хорошо!
В последних словах прозвучали веселые интонации, которые запомнились мне за ужином в «Нагорном плесе». Теор еще о чем-то переговорил с женщиной, затем изобразил, что на прощание снимает невидимую шляпу, и заторопился к одной из дальних улочек.
Только сейчас я заметил, что и сам крепко сжимаю рукоятку меча. Как я и подозревал, Теор был хорошим бойцом.
Он уходил в туман. Сейчас я не сомневался в этом. Нельзя было отпускать его слишком далеко, но пришлось подождать, пока мальчик с матерью уйдут с площади, прежде чем броситься вдогонку.
Проскользнув мимо фонтана, я мельком взглянул на обезображенные лица стражников. Хлястник – страшное оружие, если умеешь с ним обращаться.
