Другая неясность: как все-таки смог Василий Попов получить паспорт? Учащимся техникума, тем, кто приехал из деревень, паспортов не давали. Этих мальчишек не для того учили, чтобы они потом разбежались по большой стране. Паспорт Василий Макарович получал в Сростках после отчисления из техникума. На вопрос автора этой книги о том, как Шукшину это удалось, был получен следующий ответ от сотрудницы музея в Сростках Лидии Ивановны Кулагиной: «Первый паспорт Шукшину Василию Макаровичу, по воспоминаниям жителей села, его сверстников, мать хлопотала в райкоме партии. Помог его получить секретарь райкома Доровских Федор Иванович, когда весной 1947 года Шукшин собирался уехать из Сросток (конец 1946 — начало 1947 г.). Паспорт был выдан на имя Шукшина Василия Макаровича».
Тут, конечно, возникают вопросы. Почему первый секретарь райкома партии взялся помогать обыкновенной жительнице села? Какими словами она его убеждала? Знал ли Доровских, чьим сыном был выгнанный из автомобильного техникума за хулиганство парень?
Или же Мария Сергеевна была не совсем обыкновенной?
МУЖСКОЙ МАСТЕР
Пожалуй, что да. Эта ставшая легендой женщина, в честь которой даже собираются воздвигнуть на Алтае памятник Матери, обладала помимо своих огромных душевных талантов, самоотверженности, трудолюбия, стойкости, решительности, помимо своего ведовства, дара пророческих сновидений еще и поразительным умением жить и договариваться с людьми. К этому надо прибавить и благоприятное стечение обстоятельств, связанное в том числе с домом, где она в середине 1930-х годов поселилась. Вспомним: вторую половину избы в годы войны занимал, по свидетельству Натальи Макаровны, секретарь райкома Володин. И после него там тоже жили люди, облеченные властью. Мария Сергеевна умела с ними ладить, умела понравиться, в их глазах она была вдова не расстрелянного за антисоветскую деятельность колхозника, но — солдата, погибшего на войне. Это была воистину героическая женщина, чья жизнь начиная с 1933 года, с ареста первого мужа — есть история о том, как поверженный русский человек поднимается с самого дна, тащит за собой своих детей и побеждает. И потому даже история с угарным газом, которым хотела отравиться вместе с детьми Мария Сергеевна, кажется при ее жизнелюбии и силе одновременно невозможной и весьма правдоподобной. Именно тогда, заглянув в зев смерти, она отшатнулась от нее и с того момента делала все, чтобы не просто выжить, а уйти от этой пропасти как можно дальше, спасая себя и детей, и одним из самых действенных средств ее личной материнской стратегии (без всяких кавычек стратегии) была опора на сильных мира сего, которым она умела внушить доверие.
Вот что вспоминала работница райкома партии Дарья Ильинична Фалеева: «В Сростки <я> приехала в 1945 году. Работала в аппарате Сростинского райкома партии, в отделе пропаганды и агитации. Сначала мне здесь как-то одиноко показалось. Но встретила женщину, которая работала в парикмахерской, милую, румянощекую, откровенную, доброжелательную, с которой мы сразу нашли душевный разговор. Это была Мария Сергеевна. У нее была такая привычка — во время разговора она обращалась к собеседнице мягко: “милая” — как будто теплом обдавала. С той поры я часто забегала в парикмахерскую поговорить с Марией Сергеевной».
Парикмахерская в этой истории чрезвычайно важна. Она была открыта после того, как Сростки в 1944 году стали райцентром. Мария Сергеевна устроилась туда на работу сначала техничкой, попросту говоря — уборщицей, а затем выучилась на мужского мастера (вообще тяга этой женщины к обучению поразительна, и это тоже перенял вместе с другими талантами у матери Шукшин). Описание парикмахерской и Марии Сергеевны за работой можно найти в воспоминаниях жительницы Сросток Евдокии Андреевны Калугиной: «Парикмахерская была маленькая избушечка, бревенчатая. Бревна были несильно большие. На правой стороне стоял маленький камелек, около камелька стоял умывальник, неподалеку стояла табуретка, на табуретке ведро, закрытое фанеркой, на ведре стояла эмалированная кружечка. <…> Было два мастера: Мария Сергеевна Шукшина и Иван Григорьевич Тюрин. <…> Мария Сергеевна мне показалась очень симпатичной, хорошей женщиной, хотя она была и не в молодых годах, но на лицо она была очень красивая. Волосы у нее были седоватые, но на щеках был румянец, а когда она клиента обслуживала… у нее появлялся пот на лбу… Когда было много клиентов, то садились там в кресло, но больше выбирали и садились мужчины к Марии Сергеевне. Я… спросила, она сказала: “Потому что у меня инструмент, Дуся, очень хороший. Я уж знаю своих клиентов, кому какую прическу, и знаю, у кого какие бороды”. <…> Быстро она справлялась со своей работой, и пострижет, и побреет, и освежит человека. И все благодарили ее, вставали и говорили: “Мария Сергеевна, спасибо большое, я на десять лет помолодел”. Она улыбалась, улыбалась всегда, прищурив глаза, была всегда довольная, несмотря на то, что было очень много народу. Когда была уборка <урожая>, после уборки съезжались, потому что у нас в эти годы было районное село. Съезжались со всех сел и директора, и председатели колхозов и совхозов. Были собрания. Все приходили в парикмахерскую освежиться и постричься».
По воспоминаниям жителей Сросток, мужчины стремились попасть именно к Марии Сергеевне. И можно не сомневаться: профессионально постригая и брея хорошим инструментом, освежая добротным одеколоном, Мария Сергеевна умела занять своих высокопоставленных клиентов беседой, соблюдать необходимую дистанцию, быть обаятельной и вообще производить самое приятное впечатление. К ней, судя по рассказу Дарьи Фалеевой, тянулись, ей могли о чем-то рассказать, может быть, даже спросить совета, дивясь ее крестьянской мудрости и женской рассудительности. Но и для нее вовремя обратиться с просьбой было делом привычным (собственно, и шукшинские походы к высокому начальству в конце шестидесятых — начале семидесятых — с целью пробить свои фильмы, что вызывало неимоверное раздражение у его коллег, — тоже идут от уроков матери и практики ее жизни). И хотя все нюансы этой истории мы вряд ли когда-либо узнаем, очевидно, что мудрая женщина использовала все свои таланты, чтобы помочь сыну вырваться из тяжкой крестьянской доли и в перспективе самому стать человеком начальствующим, о чем она, несомненно, мечтала. И не только потому, что всякая мать думает о доброй судьбе для своих детей, но и потому еще, что чуяла в своем Василии что-то необычное. В свою очередь и сам Шукшин был стопроцентно прав, когда, уже став московским студентом, писал ей:
«Недавно у нас на курсе был опрос: кто у кого родители, т. е. профессия, образование родителей студентов. У всех почти писатели, артисты, ответственные работники и т. п. Доходит очередь до меня. Спрашивают: кто из родителей есть?
Отвечаю:
— Мама.
— Образование у ней какое?
— Два класса, — отвечаю. — Но понимает она у меня не меньше министра».
А в более поздних письмах будет называть свою матушку «министром образования».
Воистину так! Недаром жительница Сросток Александра Васильевна Типикина вспоминала: «Мать у него вроде тоже деревенская, а от наших баб отличалась. Работая парикмахером, одевалась скромно, но красиво. Важная такая. Вот от матери, наверное, всё и шло».
