Дуган повернул голову, чтобы взглянуть на притушенное пламя «Петробраса».
– А теперь пошли, – скомандовал охранник. – Надо отсюда выбираться.
Когда под их подошвами заскрипел прибрежный песок, девочка спросила у него:
– Долго еще?
Как раз возле самого залива, за цепочкой впадин, оставленных вышкой на пути к соленому болоту, вспыхнули фары машин. На минуту стали видны и сами джипы, и люди возле них.
– Минимум полдня, – ответил он. – А через пару месяцев все остальные отвалят.
Он даже улыбнулся немного.
– Знаешь, – сказал он, – тебе, может, будет уже неинтересно, ты все-таки великовата для таких дел, но у них тут есть что-то вроде детского клуба. Игры разные, развлечения.
– Ты ведь уже такое видел, правда, па? – Дуган не рассердился, когда она так сказала. Наоборот, чем дальше, тем он больше ей удивлялся.
Несмотря на все свои исследования, сотрудники ОБАНПа были потрясены не меньше всего остального человечества, когда через год после визита на сушу «Оушен Рейнджер» на том самом, еще не пришедшем в себя, побережье Ньюфаундленда, куда вышка опускала свой бур, из земли вдруг выкарабкался целый выводок молоденьких буровых.
Они вылуплялись в темноте, ночью. Стояли, стряхивая с себя грязь. Сначала их покачивало, но постепенно их цементные или металлические опоры твердели. Они походили на крошечные посадочные площадки для игрушечных вертолетиков. Наконец, неуверенно ступая, они заковыляли к морю.
– Какой они величины, а, папа? – спросила она.
– Ты же видела фильмы, – ответил он. – Примерно с меня ростом.
Дуган тогда возвращался в Нигерию. Месяцами ждал возле того места, прикидывал, когда подойдут сроки. И вот наконец мониторы уловили подземное шевеление в почве дельты. Несколько часов спустя, тоже в предрассветной тьме, он наблюдал, как, пошатываясь на неверных ножках, в джунглях выкапываются из земли шестифутовые платформы. Их было семь, и все разные: с домами для рабочих, на опорах, с распорками вроде лыж, с вышками. Покачавшись еще немного, на манер новорожденных телят, они, еще мокрые от просмоленной мешковины, дружно потопали к морю, помахивая стрелами подъемных кранов размером с зонтик.
Он и его помощники поймали тогда две платформы, а остальные проводили до моря. На берегу на них надели специальные метки и отпустили – вышки пошли на глубину, где их еще долго сопровождали дайверы, – конечно, настолько глубоко, насколько дайверы вообще могут опуститься. Двух пленниц отвели в ангар, где их уже ждали громадные емкости с соленой водой. Но те скоро заболели и через считаные дни умерли, развалившись на ржавые обломки и цементный мусор.
Власти Опорто закачали отраву в почву на территории университета, где проводила бурение «Интероушен-2», и земля там стала скользкой и как будто мыльной. Помогло это избавиться от нежелательного потомства или нет, никто так и не понял: когда землю потом перекопали, никаких следов яиц в ней обнаружено не было. Во многих приморских городах вдруг начали появляться новорожденные буровые платформы: выскочив из-под земли, они нервным галопом носились по улицам, пугая прохожих и сея панику.
Прекратить все это могли лишь самые решительные меры, иначе однажды умершие и неизвестно каким образом воскресшие вышки продолжали бы возвращаться, куда и когда им вздумается, и бурили бы где попало. Причем на одно и то же место могли приходить совершенно разные вышки из тех, что, одичав, бродили по дну моря. Можно было подумать, что они принимали решения коллективно. ОБАНП наблюдал за местами для нереста, которых становилось чем дальше, тем больше, а также, насколько это было возможно, вел учет поголовья взрослых буровых, которые скитались по просторам океанского дна и паслись там, словно огромные бегемоты.
– Какие у них тут развлечения, в клубе? – спросила дочь.
– Ну, не знаю. – Охранник пожал плечами. – Например, можно посмотреть на яйца под землей в режиме реального времени. Когда кладку находят, ее частично откапывают и погружают туда камеры, термометры и прочее. Иногда даже можно заметить движение через скорлупу. Еще там есть раскраски, игры и всякая всячина. – Он снова улыбнулся. – Я же говорил, это все для маленьких.
Вышки откладывают яйца, значит, считают многие люди, у них бывает и секс. Какой там секс, черт побери! Это же буровые вышки! Дуган думал, что эта вера служит оправданием того странного зуда, который нападал время от времени на этих гигантов, кочующих по океанскому дну на глубине многих миль. Нечеловеческая порнография, сопровождаемая скрежетом и гулкими ударами, от которых стада китов бросались врассыпную там, где одна вышка взбиралась на другую, а аппетиты обеих были подогреты гидротермальными источниками.
– И никто так и не знает, что происходит с малышами в море, да, папа?
К ним подошли еще охранники. То ли хотели поприветствовать, то ли наоборот. Никого из них Дуган не узнавал. За спинами охраны маячили туристы, которым повезло оказаться здесь, в специально аккредитованных отелях, как раз в то время, когда тяжелая поступь «Петробраса» переполошила чувствительные сканеры.
– Никто пока не знает, – ответил Дуган дочери. – Они ведь еще очень молоды. Они маленькие, а море большое. Им еще расти и расти.
Пока они так болтали, мимо прошла экскурсовод.
– Мы вернемся туда утром, когда она кончит кладку, – говорила она. – Можно будет взять с собой фотоаппараты. Не беда, даже если кто-то забудет отключить вспышку.
Люди вокруг засмеялись.
– В чем дело? – шепнул Дуган.
– Думаешь, это правда – то, что он говорил? – так же шепотом спросила девочка. – Ну, про собаку. Ужас какой…
Она скорчила гримаску. Его взгляд был устремлен не на вибрирующий «Петробрас П-36», сидевший цементной задницей в болоте, не на его бур-яйцеклад, впрыскивающий черные маслянистые яйца прямо в почву Англии, а на море.
– Может, он просто хотел нас попугать, – добавила она.
Дуган обернулся и проследил всю длину коувхитского побережья, сколько хватило глаз. Нет, отсюда их было не видно, но он смотрел в сторону кладбища и приземистой башни Святого Андрея, где под защитой средневекового скелета в церковке поменьше еще продолжали идти службы, хотя старая, величественная церковь давно уже пала жертвой времени, гражданской войны и экономических кризисов, и против ее окончательного разрушения никто не возражал.
Джанкет
Даниель Кейн вышел из спортзала в два часа сорок пять минут в четверг, в начале августа. Зашел в продуктовый на Авалон-стрит, у поворота на Престон-авеню. Продавец помнит, что он покупал сок и арахисовое масло. В два пятьдесят семь он вышел и двинулся в направлении квартиры, где проживал последние семь месяцев.
Ходьбы до нее было минут двадцать. Он много раз проходил этот путь пешком. Но в тот день Даниель Кейн, самый модный и самый противоречивый сценарист Западного побережья, так и не добрался до дома.
