Он не понял, о чем просит не рассказывать Маттах. Сам он ничего постыдного в произошедшем не видел. Но брат просит, и этого достаточно.
– С этим что? – спросил Гудмунд, кивнув на саксонца под опрокинувшейся лавкой. – Добить?
– Пусть боярин решает, – махнул рукой Маттах, вытирая кинжал. Руки у него дрожали. Умереть он не боялся. Но умереть так, по-глупому… Отец, братья узнали бы… Какой позор!
Илья шагнул к ошеломленному саксонцу, пинком вышиб из его руки тесак.
– Боярин так боярин, – не стал спорить княжич. – Хотя правильней было бы его добить. Чтоб прочие запомнили, на кого можно хвост поднимать, а на кого нет.
Сам саксонец наверняка бы выбрал «добить».
Выслушав почетных гостей и опросив челядь, боярин принес другу князя Болеслава глубочайшие извинения. И даже предложил пять марок «за беспокойство», заверив, что преступники – не его люди, а просто проезжие вои, которые хотели наняться к нему на службу, но он им отказал.
Выглядело не слишком правдиво, потому что «чужие вои» кормились в боярской трапезной как свои. Но Илья не возражал. А от возмещения отказался, поскольку возмещать было нечего. Никаких убытков они не понесли.
Князь еще раз извинился, велел по обычаю выдать Илье и его спутникам припасы и фураж в дорогу, а выжившего саксонца посадить на кол.
Надо полагать, перепугался боярин не на шутку. Он полагал Илью и его людей ближними дружинниками Болеслава, а убей его люди Болеславова дружинника…
Жуткие вопли посаженного на кол саксонца прозвучали прощальным приветом отъезжающим русам.
Маттах же посчитал происшедшее полезным уроком. И в дальнейшем с саблей не расставался, а по сторонам глядел еще внимательнее. Снова оказаться в таком позорном положении он не хотел.
Больше никаких происшествий до самого Киева с ними не случилось. Зарица оказалась отличной наездницей. Немногим хуже Рулава и уж точно лучше Гудмунда. И вела себя правильно: глазок никому не строила и попкой не вертела. К тому же она отлично стреляла, да и саблей орудовала недурно. С Миловидом билась, считай, на равных. Была б она парнем, можно было запросто в отроки взять.
В общем, к концу путешествия спутники Ильи забыли, что с ними бывшая разбойница, дочь того самого Соловья, и больше не косились на нее с подозрением.
А вот в Киеве Илью ждала недобрая новость. Батюшка пропал.
Глава 24
Киев. Дома
– …Ушел с дружиной проверить, как наши земли и погосты к зиме готовы, – рассказывала матушка. – Полтора месяца уже. И никаких вестей. А тут еще орды печенежские. Нам-то в Киеве бояться нечего, а вот по ту сторону стен… – Она вздохнула. – Своих-то мы заранее предупредили, чтоб, чуть что, сразу сюда бежали. Подворья у нас просторные, а дружинных, что за стенами стоят, Претич в Детинце разместит. Я уже с ним говорила. Табуны тоже подальше отогнали. Урожай и всё ценное сюда свезли. Потерь будет немного. – И снова вздохнула.
– Ты скажи, матушка, в чем печаль? Хочешь, поеду батюшку поищу?
– Еще и тебя потерять? – встрепенулась княгиня.
– Я воин, матушка. И хороший, – напомнил Илья. – Может, Артём со Славой и получше, но поверь, в степи копченым меня не взять. Кстати, с ними-то что?
– Слава на восток ушел, к хорезмийцам. Артём у себя в Уличе. И Варяжко, сказывают, с ним. Что-то они задумали. Претич не говорит, а мне что-то страшно. – Княгиня печально взглянула на сына.
«Она такая маленькая, матушка, – подумал Илья. – И такая сильная. Одна у нее слабость – родня». Нет, глупости. Какая же это слабость? Род – сила.
Что же всё-таки делать? Батюшку поискать надо бы. Но где? Кто знает, куда они двинулись? А если на большую орду напоролись, то чем тут поможешь? Батюшка ведь не один ушел – с дружиной. А гридь у князь-воеводы добрая. Каждый двоих копченых стоит, а то и троих.
Однако просто сидеть дома и ждать вестей для такого, как Илья, нестерпимо.
– Скажи, матушка, а Кузьма нынче здесь?
– Ты что задумал? – насторожилась княгиня.
– Да разговор к нему есть, – Илья ласково коснулся плеча женщины. И поспешил перевести разговор на другое: – Сынок-то мой как?
– Сынок? – Княгиня фыркнула. – Байстрюк будет вернее.
Но гнева в ее голосе не было. Теремные и дворовые девки вечно к воинам липнут. И рожают от них… таких же холопей. Но тут – дело особое. Эта девка Илью выручила. И не рабой рожала, а уже свободной.
– В порядке малой, – проворчала Сладислава. – И Елизавета тоже.
Елизаветой крестили Лиску, а матушка всегда пользовалась крестильным именем, а не родным.
– А ты, говорят, как у тебя заведено, девку приволок? Кто она?
– Дочка Соловья, – не стал врать Илья.
– Что?!
– Матушка, ты не тревожься. Она поганить не станет, а мне она нужна. Для дела.
– Разбойница?
– Матушка! Так а кем ей еще быть с таким-то отцом?
– Верно, – княгиня смягчилась. Но тут же построжела: – Ты за нее отвечаешь! И не верь ей! Разбойница, она разбойница и есть.
– Всё хорошо будет, матушка! – пообещал Илья. – Я за ней прослежу. – И, вспомнив, добавил: – А с этой что, с Пипкой?
Эту девку тоже Илья в Киев привез. И ей, как и Лиске, он тоже был обязан.
– Дура упрямая! Креститься не хочет.
– Но ты же ее не выгнала? – забеспокоился Илья. – Она ведь мне жизнь спасла, ты знаешь.
– Знаю. Иначе давно б со двора выставила. Цела она. Евпраксия ее к себе взяла помощницей. Сказала, толковая, мол, и работящая. Ей видней.
«А вот это хорошо, – подумал Илья. – С Лучинкой она не пропадет». Он и впрямь был обязан девушке, которая, рискуя жизнью, помогла ему, когда он томился в темнице у владетеля Мислава. Без нее Илья бы вконец ослаб от голода и наверняка стал бы легкой добычей для мишки на языческом капище. Илья обещал, что девушка будет жить в достатке, а слово сына князь-воеводы Серегея – не пух на ветру. Проведать и убедиться. Хотя, если она при Лучинке, значит, всё хорошо. Илья тепло улыбнулся, вспомнив невестку.
Сладислава, глядя на него, тоже улыбнулась: «Ну и вымахал парень, да как раздался! Кто бы мог подумать, глядя на тощего мальчонку, которого Артём привез к ним на подворье, что вырастет он в этакую громаду».
– Всё, – вслух сказала княгиня. – Ступай. Дела у меня. А ты к обеду приходи, не забудь. И Маттаха приведи. Он хоть и такой же безответственный, как ты, но всё же родня.
«Родня, – подумала она, когда сын вышел. – Мужчины. Господи Иисусе, обереги их в труде ратном». И встав из-за стола, опустилась на колени пред иконами:
– Господи Боже наш, непобедимый и непостижимый, крепкий во бранех, даруй, Господи, рабу твоему Сергию Свое спасенье, благополучное возвращенье…
