– Гм, – сказала Мари. – Роб, как ты себя ведешь, когда пьяный?
Роб, уткнувшись в руки и закрывшись волосами, приглушенно ответил:
– Нет-нет, мне нельзя. Меня тянет заплакать.
– Ничего страшного! – сказала Мари. – Мне главное, чтобы ты не буянил. Хорошо, Руперт. – Она окинула взглядом Роба с головы до хвоста, оценивая его вес, – наверное, вдвое больше моего, хотя вроде для кентавра Роб был довольно маленький. – Начнем с двух двойных виски. – Потом она отвернулась, подняв обе окровавленные руки, и основательно пнула дверь ванной. – Ник! Ник!!! А ну выходи! Мне надо оттереть кровь и вымыть руки!
В это время Уилл открыл холодильник и передал мне целую кучу разных бутылочек, а Ник показался из ванной, посмотрел на длиннющие ногти Мари, все до единого красные от крови, охнул и схватился за косяк.
– Что ты как размазня?! – одернула его Мари. – Иди сюда, отвинти вот эти мыльницы. Мне они понадобятся, чтобы стерилизовать инструменты.
Роб понюхал открытую бутылочку, которую я ему предложил, и передернулся:
– Нет… не могу.
– Еще как можешь! – приказала Мари из ванной.
– Командир говорит: надо, значит – надо, – сказал ему Уилл. – Давай пей.
Вместе мы уговорили его проглотить полторы бутылочки. Тут появилась Мари, открыла свой кожаный чемоданчик и сказала:
– Да чтоб его. Антибиотик в порошке у меня есть, а антисептика нет. Руперт…
– Уже бегу, – сказал я.
Я догнал горничную, когда она уже укатывала тележку.
– Вам зачем? – Ее любопытство было вполне понятно.
– Сыну почетного гостя нехорошо, – сказал я ей, не покривив душой.
– Не ему одному! – буркнула горничная. – Тут в половине номеров гости вчера перебрали. Потому-то вам повезло, что вы меня поймали. А еще потому, что Морин увольняется из-за призрака, который играет музыку на служебной стоянке.
– Как, до сих пор?! – взвыл я и, спохватившись, добавил: – Я утром видел, как его все искали.
– Да, – сказала горничная. – До сих пор. То есть если бы это была попса, так было бы ясно, что это просто радио в машине. А тут одна классика. И звенит.
– Тогда это точно призрак – я понимаю вашу логику, – сочувственно выдохнул я, ломая себе голову, как заставить Стэна прекратить безобразие. – Согласен, это слишком.
С охапкой разнообразных дезинфицирующих средств я вернулся в номер, где стоял густой пар от четырех чайников и пахло кровью и лошадьми. Уилл и Ник покорно раскладывали хирургические инструменты и нити в мыльницы, чашки, блюдца и крышечку от моего серебряного бритвенного прибора. Перед Робом красовались уже три пустые бутылочки. Вид у него стал немного здоровее, к щекам прилила теплая коричневая краска. Посреди всего этого стояла Мари с ножницами в руках.
Она одарила меня одобрительным кивком:
– Хорошо. Спасибо.
Щелк, сказали ножницы. Щелк, щелк, щелк. По комнате, полной пара, полетели обрезки длинных желтых ногтей.
– Отнесите дезинфицирующие средства в ванную, я вам покажу, как правильно вымыть руки перед операцией. В нашем мире наверняка полно бактерий, к которым организм Роба не привык, и я не собираюсь рисковать.
Я понял, что меня назначили добровольцем на должность хирургической медсестры. Разумно, если учесть, в каком состоянии до сих пор пребывали Ник и Уилл, но мне удавалось держаться только благодаря тому, что я старательно не смотрел на левый бок Роба, и я совсем не был уверен, что это зрелище мне по силам.
– Живее! – рявкнула Мари, избавившись от последнего ногтя. Щелк!
– Есть, мэм, – сказал я.
Она перехватила мой взгляд и улыбнулась:
– Извините.
В ванной она шепотом призналась:
– Никогда такого не делала. Очень страшно.
– А по вам ничуть не заметно! – заверил ее я.
Она поправила очки и подарила мне самую настоящую улыбку. От этого меня обдало таким же жаром, какой играл на щеках Роба. До меня стало доходить, что добровольческая служба – дело стоящее, если за это Мари станет относиться ко мне чуточку лучше.
Вскоре мы были совсем готовы: Мари – в хирургической маске, которая нашлась у нее в чемоданчике, волосы убраны под мое полотенце, на свеженаманикюренных руках – резиновые перчатки; у меня нос и рот закрыты узорным шейным платком, голова, будто чалмой, обмотана широким кашне, а на руках – запасная пара резиновых перчаток.
Стоило нам придвинуться к Робу и изготовиться к операции, как в дверь постучали.
– Не вздумайте открывать, – проговорил я сквозь шейный платок.
Однако дверь открылась, хотя замок никто не отпирал. В щель просунулась шелковистая каштановая головка Цинки Фирон.
– Ага! – сказала Цинка. – Так и знала, что это не костюм. О, привет, Уилл! Руперт, это у нас начало чрезвычайной ситуации или как?
– Все более или менее под контролем, – ответил я. – Но я буду признателен, если ты наведешь порядок в лифте. Там полно крови, и мне пришлось остановить его на этом этаже, пока не смогу им заняться.
– Это пожалуйста, – бодро ответила Цинка. – Прямо сейчас и сделаю, а то народ уже ропщет. Чем ты его заклинил?
– Просто довольно сильный стасис, – ответил я.
– Считай, чары уже сняты, – сказала Цинка и ушла.
Дверь закрылась, и Мари приступила к работе. Роб поморщился, охнул и, приподняв голову, с такой силой стиснул край вешалки для брюк, что у него побелели пальцы. Уилл и Ник тоже поморщились и поскорее отошли и сели на мою кровать, чтобы не видеть, что именно делает Мари. Там они и просидели практически все время и неохотно вставали с места, только когда Мари приказывала кому-нибудь из них подать мне блюдце с лигатурами или непонятные штуковины в чашке. Когда Уилл в первый раз сел обратно, то тут же вскочил.
– Спасите-помогите, – сказал он, – я же про них начисто забыл!
Он осторожно пощупал карманы своего брезентового плаща и извлек на свет в горстях два пушистых, тихонько пищащих комочка.
– Это сиротки-квачки, – сообщил он. – Я собирался оставить их дома.
– Печенье возле чайников, – сказал я и подал Мари блюдце.
Ник и Уилл покормили птенчиков крошками у меня на одеяле. Зато Робу наконец-то стало на что посмотреть. Я диву давался, как он терпит такую боль и даже не кричит. И сказал Мари:
– Это пострашнее свитера вашей тетушки.
Мари, сосредоточенно делая крошечные стежки, отозвалась:
– Да. Я сначала испугалась, что она отрезала себе грудь.
Тут мы оба немного опомнились и одновременно сказали:
– Извини, Ник.
– А что? – удивился Ник. – Я тоже подумал, что свитер просто жуть. Не обязан же я восхищаться просто потому, что она моя мать!
