Гадди вертелся под своим одеялом, ожидая меня, поглядывая на меня смышлеными своими глазищами. Такой хмурый, такой серьезный, вылитый Кедми, маленький Кедми, только без чувства юмора, столь присущего большому Кедми, но проявляющий такую же склонность к логическим рассуждениям. Он вынужден постоянно защищаться от повышенного внимания к нему со стороны большого Кедми. А теперь вот здесь новое пополнение нашей семьи, с полной серьезностью стоящее в детской кроватке, крепко вцепившись в ее решетку; большие глаза спокойно разглядывают проплывающие облака на зимнем небе, весь описавшийся с головы до ног. Как могла она уйти так, как она ушла, и вот так оставить его? У меня это не умещается в голове. «Иди ко мне, – говорю я. – Сейчас я тебя возьму». Он внимательно смотрит на меня и что-то говорит по-английски, я с трудом начинаю его понимать.
– Скажи ему «хороший мальчик», – говорит мне Гадди из-под одеяла.
– Хорошо… но ты постарайся уже заснуть… Иди ко мне, – говорю я ребенку. – Иди ко мне, хороший мальчик.
Мой смехотворно убогий английский. Я беру простынку и заворачиваю его в нее, чтобы не простудился. Звучит глупо, но тем не менее не могу его поднять. Внезапно он упирается маленькими своими ступнями в матрас.
– Иди ко мне.
Напрягая силы, я отрываю его от кроватки и несу в гостиную, где в полной темноте ставлю его на коврик. «One moment», – говорю я ему и отправляюсь в детскую, чтобы найти для него какую-нибудь пижамку Ракефет. Он начинает хныкать. Всемогущий боже, что мне сказать ему? «I change you». Боже милостивый, может ли он это понять? Кедми, иди сюда. Тихо, тихо, я с тобой. «Nice boy. Good boy». Кедми! Ты встаешь?
– Ты уже поговорил? Кто это был? Она?
– «Hello, Moses. How do you do?»
– Я тебя, кажется, о чем-то спрашиваю! Ответь мне. Это была Конни?
– «Hello, Moses». Принеси мне его сюда в кровать. Он и в самом деле копия твоего отца. Это просто поразительно.
– Кедми! Кто звонил по телефону? Это была она?
– Да.
– Тогда какого же черта ты повесил трубку так быстро?
– Сначала принеси мне его… Ты знаешь, ваша семья чисто генетически обладает просто сумасшедшей силы генами, воспроизводящими блондинов. И я по-настоящему рад, что нашего Гадди это не коснулось.
– Кедми, ни слова сейчас об этом. Что она сказала? Почему ты повесил трубку?
– Я не вешал. Это она закончила разговор. Передашь ли ты мне, наконец, ребенка?
– Что она сказала?
– Ничего особенного.
– Спрашивала ли она о ребенке?
– Да. Я сказал ей, что ты его переодеваешь и разговариваешь с ним по-английски.
– Когда она собирается вернуться?
– Она не сказала.
– Как ты думаешь, почему? Ты ее спросил?
– Непохоже, что она появится здесь раньше чем завтра.
– Не раньше чем завтра? Но почему?
– А почему бы нет? Ты что, предпочла бы, чтобы ее не было целую неделю?
– Почему ты не дал мне поговорить с нею?
– Она не просила меня позвать тебя.
– Чтоб тебе провалиться! Что вы за странная пара… вы оба. Откуда она звонила? Она тебе оставила номер?
– «Hello, Moses». Может быть, ты мне его уже передашь? Я все еще не могу прийти в себя от этого невероятного сходства мальчика с твоим отцом. Ну, не тяни, дай мне его. С каких это пор он целиком принадлежит тебе? Ты знаешь, что он немного заикается?
……………
– Кедми, ответь мне. Откуда она с тобой говорила?
– Я не знаю.
– Как ты можешь не знать? Внезапно ты стал изображать из себя святую невинность. Что за бес вселился в тебя на ночь глядя? Как можешь ты валяться в постели в такое время? Что она тебе сказала? Куда она подевалась?
– Который час?
– Около одиннадцати.
– С ума сойти. И в самом деле поздно. А ты хочешь поднять меня из постели и усадить в кресло? Для чего же мы тогда купили кровать? «Hello, Moses!» Улыбнись и передай мне его. Я тоже хочу поиграть с ним.
– Кедми!
– Расслабься и выпусти пар. Улыбнись ему. Завтра она вернется, обещаю тебе. Вместо того чтобы носиться по квартире, словно началось землетрясение, посмотри лучше на себя в зеркало. Ты еще даже не сняла передник, который надела утром… то еще зрелище, поверь. Дай мне ребенка. Почему ты не перестелила ему постель… и не постараешься прийти в себя прежде, чем окажешься в нашей?..
Он что-то скрывает. Эта его улыбочка. Что с ним происходит? Что-то такое есть… Есть что-то… между ней и им. Никогда еще он не демонстрировал такого спокойствия. Что у него на уме? Может ли это быть? Способна ли она скрыться, оставив нас с…
Откуда-то издалека я слышу, как звонит телефон… насколько врезалось это в мою память… ну, конечно! Как могла я хоть на мгновение забыть об этом. Так ли это было в то утро? Звонок из тюрьмы. Тот человек – заключенный – тот его убийца – сбежал. Я вспомнила. Они звонили – тем утром. Шел дождь. Это было в субботу. Тот человек – тот заключенный – его убийца – сбежал. Они звонили из тюрьмы. Само собой – они звонили. И шел дождь. И сейчас я все вспомнила. Суббота. Я нашла ее.
Внезапно все покровы исчезли, разорванные в клочья обрывки занавеса поднялись, и сквозь лохмотья памяти ярким светом засияла та суббота. Явилась во всем своем великолепии и блеске, красках и запахах. В то утро шел дождь… вспоминай, вспоминай, Яэль! А ближе к полудню… Да, вышло солнце… в ту субботу… вышло солнце… был день накануне Пасхи… убирай, убирай завесу, покровы, лохмотья занавеса… Туман в голове рассеивается с каждой минутой, еще чуть-чуть, Яэль… и все встанет на свои места, весь день и каждый час этого дня займет свое место… что было тогда… вавилонское столпотворение, кошмар и жуть… Я металась по кухне с предпраздничной готовкой… Ракефет проснулась и плакала… внутри меня ширился и нарастал ужас. Папе скоро надо было отправляться в дорогу, и он собирал свой чемодан. Если в это время с ней что-нибудь случилось бы, он не смог бы помочь. Кедми зарылся в гору вечерних газет и не снисходил до разговоров со мной. Во время праздника он готовился взять реванш у моего отца. И именно в это время раздался звонок из тюрьмы. Я оказалась к трубке ближе всех. «Что-то стряслось там с твоим убийцей», – сказала я, потому что между собой мы так его и звали. «Мне нужно повидаться с моим убийцей». «Мой убийца сказал… мой убийца полагает…» Кедми вырвал телефон из моих рук с непривычной для него грубостью и стал слушать сообщение, с одного взгляда на его лицо я поняла, какой ужасный удар он получил.
В детской комнате темно. Запах отвратительный. Надо капитально все проветрить, впустить свежий воздух. Открыть окно и дать приятному зимнему бризу войти внутрь. Его моча повсюду – такое впечатление, что внутри у него непрерывно действующий гейзер. Простыни. Матрасы… Спящая Ракефет похожа на цветок. Гадди сосет свой большой палец, глаза его открыты. Я подхожу и осторожно вынимаю палец у него изо рта. Он смотрит на меня.
