Теперь уже все посетители бара вскочили на ноги и вопили изо всех сил.
— Ладно, ладно! — сказал военный с усами. — Мой мальчик не сдержался, только и всего. Он просто слишком много выпил.
Второй военный замер на месте.
— Так откуда она? — спросил старший.
— Не могу вспомнить, — ответил второй.
— Вижу, что не можешь.
Но тут возмущенные возгласы посетителей стали слишком громкими, чтобы не обращать на них внимания.
— Пожалуй, здесь становится жарко. — С этими словами усатый быстро пошел к выходу.
Второй военный посмотрел на Иоланду налитыми кровью глазами и, потерев лицо, встал на ноги, после чего, слегка покачиваясь, двинулся следом.
Иоланда в отчаянии дернула себя за волосы и, бормоча ругательства, вернулась на свое место. Я помогла Эрику подняться и тоже усадила его за стол. Под глазом у профессора быстро набухала кровоточащая шишка.
— С вами все в порядке?
— Не совсем, — ответил он.
— Боже, Эрик!
— Не надо на меня так смотреть. Я чувствую себя прекрасно.
— А с тобой все в порядке? — спросила меня Иоланда.
Я ответила, что да; с ногой было не так плохо, как с нервами.
Иоланда взглянула на Эрика, рот ее скривился.
— Иногда они вот так себя ведут. Для них не важно, что подписаны мирные соглашения. Тридцать лет войны бесследно не проходят.
— Знаю, — сказал Эрик.
Некоторое время мы все молчали, избегая смотреть друг другу в глаза. Стараясь восстановить дыхание, Иоланда продолжала пить свою кока-колу. Общая беседа в баре прекратилась, посетители глазели на нас, хотя и не пытались подойти поближе.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Потасовка привела Иоланду в некоторое замешательство. Лицо ее покраснело, она явно пыталась вновь овладеть собой.
— Что это за люди? — спросила я.
— Не знаю. — Она сжала банку так, что та смялась. — Раньше никогда их не встречала. Но тот, что с усами, наверное, видел меня вместе с отцом.
— Здоровяк неплохо дерется, — заметил Эрик.
Иоланда махнула рукой.
— Лучше бы ты ушла отсюда. Сейчас я не могу разговаривать. — Она швырнула банку на пол. — Я в трауре, — просто и с горечью сказала она.
— Ты знаешь, что мама пропала? И скорее всего в джунглях?
— Мануэль говорил мне. Жаль.
Говоря это, она смотрела прямо перед собой. Лицо ее похудело и стало более серьезным.
— Что ты говоришь? «Жаль»! Моя мама пропала!
— А мой отец умер. И я больше никогда его не увижу.
— Иоланда…
Она по-прежнему смотрела перед собой непроницаемым взглядом.
— Ты давно выбросила меня из своей жизни, Лола. И даже не представляешь себе, что со мной здесь было.
— Я знаю, — возразила я. — Мой отец…
— Твой отец! — фыркнула она. — Давай не будем приплетать сюда отцов. И матерей. Ведь это твоя мать велела тебе больше мне не писать, верно?
Я провела рукой по глазам.
— Так я и думала.
— Прости меня, — секунду помолчав, сказала я и взяла ее за руку.
У нее были изумрудно-зеленые глаза с черным ободком, но под ними проступили синюшные пятна.
— Я не хочу, чтобы ты прикасалась ко мне, Лола, — сказала Иоланда. — Ни ты, ни кто-либо другой.
Но я ее не отпускала, а она не вырывала руку.
— Ты выглядишь старше, — наконец сказала она и вздохнула.
Ее это тоже касалось; я знала, что в прошлом августе ей исполнилось тридцать три. Наклонившись, я принялась крепко ее обнимать.
— Ох, Иоланда!
— Прекрати! — проговорила она, но по-прежнему не отстраняла меня. На миг я почувствовала, как она прижимается щекой к моей щеке, но так, чтобы никто этого не мог увидеть. — Уходи! — резко сказала она и, взяв меня за плечи, повела прочь, но через секунду уже крепко держала меня за руки и пристально вглядывалась в мое лицо. Ее буквально трясло.
— Мне очень неловко… — вмешался Эрик, прикрывая рукой подбитый глаз. — Я, например, за то, чтобы вернуться в гостиницу. Давайте обо всем поговорим там. Честно говоря, мне очень больно.
— Простите, но кто вы, черт возьми, такой?
— Эрик. — Его правая бровь медленно приподнялась, и я готова была поклясться, что, несмотря на боль, при виде красивого лица Иоланды ловелас вновь ожил.
— Вы — что?
— Я… я… гватемалец.
— Это Эрик, — сказала я. — Гомара. Мой друг.
— Гватемалец? — сказала она, окинув его взглядом. — Вы абсолютно уверены в этом, сэр?
— Что это значит? — расстроился Эрик. Его бровь снова опустилась.
— А то, уважаемый, что вы не очень похожи на гватемальца. Вы выглядите совсем как она — чистейший североамериканец.
— А! Ну, возможно, это из-за контузии.
— Иоланда, моя мама отправилась в Петен за нефритом! — выкрикнула я.
Она равнодушно глянула на меня.
— Ты меня слышишь?
— Прекрасно слышу.
— Она думала, что он может быть там. Талисман. Нефрит!
— Нефрит?
— Нефрит де ла Куэвы.
— Ты имеешь в виду нефрит моего отца?
— Да. Похоже, он был прав. В Сьеррас нашли месторождение…
— О, об этом я наслышана, — холодно сказала она. — Ну и пускай себе ищут. Пусть вообще им подавятся.
— Эти сообщения, вероятно, подтверждают старую легенду, — продолжала я. — Насчет камня. Если мы отправимся в лес искать маму, возможно… возможно, это оправдает твои усилия.
— Хочешь, чтобы я стала твоим проводником. — И она ткнула большим пальцем в сторону бара. — Бери любого из этих пьяниц, они охотно пойдут.
— Никто из них с тобой не сравнится.
— А почему я должна идти? Ты мне заплатишь, да? Деньги меня не волнуют. А что еще ты можешь мне предложить — новую машину? Билет на самолет, чтобы убраться отсюда? — Иоланда закрыла глаза. — Или, может быть, старые добрые времена?
Прошло еще несколько секунд, а я не могла понять, о чем же она меня спрашивает. Лишь гораздо позднее я сообразила, что совершила грубую ошибку, когда не ответила ей.
— Да, это было бы глупо, — наконец заключила она таким язвительным тоном, что я абсолютно уверилась, будто она меня ненавидит; нельзя, нельзя было прекращать переписку!
Оставалась одна-единственная возможность уговорить Иоланду.
