Она подняла голову, чтобы в полумраке найти солдата. «Человеческие глаза – это чудесное изобретение Господа», – подумала она, отыскивая в темноте все новые и новые подробности. Разбитые шкафчики, кажется, остатки автомеда, рама кровати. Взрыв развернул ее на сто восемьдесят градусов, теперь она видела раму сбоку и…
Новая молния осветила небо так внезапно, что монашка заморгала, ослепленная. И все же внутренности того, что осталось от бункера, отпечатались у нее на изнанке век. Там, где некогда находилась стена с дверью, теперь зияла огромная дыра с почерневшими краями, вторая стена почти исчезла, дыру от нее наполняла полужидкая масса земли и грязи, медленной лавиной вливающаяся в помещение и удерживаемая, кажется, лишь тем, что некогда было военным транспортником. В боку машины зияло отверстие большее, чем дверь бункера, а внутри было темно, как в гробу. Кто бы ни оказался там, на борту, шансов уцелеть у него не было. Крыша… в той дыре поместился бы и «тушканчик».
Ну и еще то, что придавило ее ноги и бедра. Кусок потолка размером со шкаф. Без домкрата – не поднять. Она заморгала, пытаясь побыстрее привыкнуть к темноте. Если все верно помнила, то справа, почти на расстоянии руки, возле нее лежал шкафчик. Она протянула туда руку. Могла до него дотянуться. Еще не знала, зачем он ей, но – могла.
Еще одна стробоскопическая вспышка. Капрал…
«Ох, парень…»
Боль ударила внезапно, как разряд тока. Она втянула воздух и чуть не откусила себе язык. А потом лишь силой воли удержалась, чтобы не разреветься. Она ощущала их, ощущала обе ноги и – что было очередным чудом – одной, кажется, могла двигать.
Значит, под этим блоком бетона еще лежит то, что можно считать человеческим телом.
– Сестра… сестра…
Шепот едва пробился сквозь шум ветра. Она замерла, не поверив ушам. «Он жив?»
– Я тут… – Ей пришлось откашляться. – Я тут.
– Где?
– Ну… где-то здесь. А вы, капрал?
– Ну… – рассмеялся он сухо. – Я где-то там. Вы можете ко мне подойти?
Она попыталась снова: муравей, силящийся сдвинуть кирпич.
– Пока нет, капрал, – выдохнула она. – Но дай мне несколько лет…
– Что случилось?
– Ничего серьезного, капрал, ничего… только… кое-что придавило мне ногу.
– Болит? Сломана?
Ее поймала врасплох настоящая забота в его голосе.
– Да. Не знаю. Наверное.
– Сестра, не… не двигайтесь. Зараза, что же могло вас придавить?
Она прикрыла глаза. «Господи, дай мне силы. Я здесь – чтобы нести утешение». Она попыталась вспомнить, как выглядела комната.
– Такой металлический шкаф, капрал. Большой и тяжелый.
– Если бы я только не был привязан… Зараза, если тот шкаф упал, влепили в нас сильнее, чем я думал…. Они могут… и не добраться до нас достаточно быстро…
– Не говорите так много, капрал. Это может вам повредить.
– Проклятая пыль. – Он откашлялся и сплюнул мокротой. – Она на мне как будто везде. Хорошо хоть, что бункер выдержал.
– Да. Не говорите, капрал. Берегите силы.
На несколько минут воцарилась тишина.
– Сестра… – Дыхание капрала снова стало тяжелым. – Кажется, я ранен… чувствую… кровь на губах… на лице… вы меня видите?
– Здесь темно, капрал.
Отдаленный грохот ворвался внутрь.
– Слы… слышите, сестра? Наши лупят. Артиллерия. Или бомбардировщики… Но далеко. Наверняка сейчас… открывают бункер…
– Откуда знаете, что – сейчас?
Он засмеялся тихо и радостно.
– Гражданские… Ведь магхосты прошли, верно? А слышно только артиллерию, не наших на линии. А значит, калехи не добрались сюда, иначе бункер бы сотрясался уже от шума. Знаете… знаете, сестра, как рычит тридцатипятка?
«Да, – мелькнуло у нее в голове. – Знаю».
– На… наверняка как раз все проснулись, сержант уже осматривается и ругается. Он все… всегда просыпается первый… – Капрал снова закашлялся. – И лучше не обосраться, когда просыпаешься. Э-э-э… простите, сестра.
– Не за что, капрал.
– Не… не за это… я… когда мне сказали… получишь монашку… не забираем тебя в тыл, но просим о монашке – и будете вместе молиться. – Он засмеялся, несколько истерично. – Я был уверен, что мне конец. Но… я жив, выдержал волну… Если ты пережил волну, то ты пережил все… так говорят…
Она улыбнулась в темноту.
– Может, только из-за того, капрал, что нечто ударило в бункер и мы потеряли сознание.
Еще одна молния залила все сиянием, а потом – три следующих. Они дали ей достаточно времени, чтобы хорошенько осмотреться. Разбитые стены, машина, уничтоженное оборудование, бетонный блок, придавливающий ее к бетону.
Капрал…
Серия далеких грохотаний наполнила внутренности бункера глухим гудением.
– Слы… слышите, сестра? Вот насыпают, – он захрипел мокро. – Тьфу… Чувствую кровь даже в горле. Когда… если бы я не был… привязан…
Он замолк на некоторое время.
– Свет, нам нужен свет.
– С этим могут быть проблемы, капрал.
– Знаю… знаю…
– Пожалуйста, помолчите, капрал. Берегите силы. Это приказ.
Он вдруг коротко рассмеялся.
– Я не принимаю приказов… от… гребаных пингвинов.
Она невольно и сама улыбнулась во тьму. Солдатское чувство юмора. Но он послушался. Через некоторое время его хриплое дыхание выровнялось, притихло. Новак заснул. Или потерял сознание. Так лучше. Лучше сидеть тихо, не разговаривать и не кашлять, не подавать и знака жизни.
И, Господи помилуй, не отсвечивать.
«Может… Может, нас и не найдут».
* * *
Он полз сквозь ад на четвереньках, словно пес. Его странные ладони проваливались в землю, обрастали грязью и черной жижей. Он не чувствовал никаких запахов, это было первое, что он понял, придя в себя. Также не ощущал никакого вкуса, но ведь рот у него должен быть – он же кричал. Едва лишь вернулось к нему сознание и он увидел, что ад поглотил его, он издал дикий, протяжный вопль. Звук привлек некую тварь, чудовище подкатилось и попыталось нанизать его на одну из своих длинных пик. Он поймал оружие, вырвал и ткнул им в клубок тьмы, который был сердцевиною демона. Тварь затряслась и распалась на куски, а он швырнул пику наземь и пал на колени.
Неужели он подвел? Быть может, он слишком оттягивал нападение на Зверя и в наказание оказался низвергнутым на самое дно ада, где не имеющие даже имен демоны бесконечно сражаются, охотятся и пожирают друг друга? Был ли он приговорен к вечному проклятию? Это несправедливо! Если бы только он чем-то провинился! Если бы почувствовал страх перед Зверем или усомнился бы… Но нет, он прекрасно помнил: враг пробуждал в нем уважение, но он готов был встать на битву с ним без страха в сердце.
