Попытался образумиться, но — слишком поздно.
Сильная рука ухватила его сзади за правое запястье, другая обернулась вокруг предплечья. Жертва собственных замедленных рефлексов, Сидни Г. рухнул под напором на колени, почувствовал тошнотворную, хрустскую боль в локте. Подумал, что от боли блевать начнет. Слава Богу, что он под газом. Черт, утром эта сучья кость разболится. Если наступит для него утро.
Скрюченный пополам от боли (пистолет отлетел на тротуар — не дотянешься), он почувствовал, как тяжелый башмак врезался ему в живот, слегка приподняв его тело над землей. Но он не орал, не просил прощения, не молил о милости, он лишь плевал мужику на башмаки. Сидни Г. до конца, который, похоже, наставал.
Он был слишком пьян, когда впервые услышал этот звук, к тому же мало что соображал, чтобы понять, откуда он исходит. Пчела жужжит возле уха, наверное. Но ноги, все те ноги, через которые он смотрел на белый свет, расступились. Голова слегка приподнялась, и он увидел, как мираж в ночи, осиянный сзади, высветился сквозь эти ноги: крошка-человечек на крошке-мотоциклетике газует ручкой, будто воображает, что под ним мощный «харлей».
Паренек сбросил сцепление, его байк подрыгнул и почти встал на заднее колесо, затем рванул по переулку прямо в гущу драки. Ноги запрыгали, спасаясь бегством.
Черт побери, Сидни. Кавалерия!
Маленький наездник остановился возле Сидни Г., протянул вниз руку, и тот ухватился за нее, почти стащив паренька с байка, как тонущий пловец, тянущий на дно спасателя.
Паренек встал, чтобы снова запустить движок. Потом, крепко ухватив левую руку, протянутую ему Сидни, рывком поднял того на ноги. Сидни прыгнул в седло, промахнувшись на целую милю. Он упал на мостовую, и его пришлось наполовину тащить. Паренек рванул вперед, убегая от преследователей, а позади него волочился, подпрыгивая, Сидни Г. Впрочем, Сидни не обижался: там, в переулке, его ждало кое-что похуже.
Потом паренек ударил по тормозам, развернул байк вполоборота, едва не завалив его. Подтянул с натугой Сидни, и тот перекинул ногу через седло, ухватился левой рукой за куртку паренька, таща за собой вывернутую правую.
Так они усаживались целую секунду, казавшуюся вечностью, вслушиваясь в стрекот движка, замечая, как пятерка преследователей располагалась по обе стороны, перекрывая оба выезда из переулка. Трое с одной стороны, двое — с другой. Бестолочь.
— Держись, — сказал паренек.
Черт побери, попробую.
Паренек рванул байк вперед и, как ни трудно было на таком малом месте, круто развернул его, помогая себе и поддерживая равновесие ногой, и покатил в сторону, где заставой стояли всего двое.
Выжал газ и направился прямо на них.
Сидни же гадал, долго ли мужланам не хватит ума подобрать пистолет.
Один из них поймал паренька за рукав и рванул. Потянул его вбок, стараясь завалить мотоцикл с седоками. «Двинь ему в глаз», — убеждал себя Сидни, но у него была всего одна рука, и она нужна была, чтобы оставаться на одной лошади с рыцарем морали. Мотоцикл накренился влево. Сидни Г. опустил ногу, то же сделал и паренек, борясь с весом и сумасшедшим креном байка.
«Ни за что не получится, — подумал Сидни Г. — Мы брякнемся».
Только ему-то доводилось ездить на больших, тяжелых мотоциклах. А этот был легким.
По одному хорошему толчку каждого из них — и машина наполовину выпрямилась. Паренек ударил по газам и байк ринулся вперед, вырвав рукав ездока из хватки последнего из преследователей.
Они вырвались из переулка, резко свернули вправо, к автостраде. Сидни расслышал позади хлопок, в котором узнал пальбу из его же собственного оружия. Но ни удара, ни боли не последовало, если не считать боли утраты пистолета: Сидни будет скучать по нему.
— Что такого, черт побери, я тебе когда-нибудь сделал? — орал он в ухо пареньку, а рев движка уносил его слова прочь.
Тошнота и боль волной прошлись по всему телу. Они въехали на пандус автострады, у Сидни Г. хватало забот с тем, как бы только удержаться. Только бы постараться не потерять сознание.
* * *
Он поплавком выскочил пару раз откуда-то из-под глубин сознания. Боль не уходила, терпеливо дожидалась его. Через минуту он встанет и оценит, что к чему. Он всегда так делал прежде.
Было нечто чистое и победное в том, чтобы проснуться, чувствуя себя настолько паршиво. Это означало: он все еще жив. Он опять выжил.
Сидни Г. открыл глаза.
Потолок слегка кружился. Сидни опустил взгляд на правую руку, источник самой острой боли. Дело ясное: сломана в локте, распухла, сделавшись вдвое-втрое больше, чем положено, и торчала в неестественном направлении.
Порывшись в кармане пиджака, левой рукой извлек оттуда свою таблетницу. Высыпал содержимое на колени. Отыскал пару болеутоляющих пилюль и проглотил их без воды.
Потом лег, закрыв глаза, и стал сводить все побои и ушибы воедино. Коленки сверху, чувствуется, побиты и содраны, но вниз смотреть не хотелось. Попозже. Никаких существенных движений, пока не станет действовать лекарство. Судя по ощущениям пониже груди, у него, возможно, даже ребра треснули, одно или два. Дышать полной грудью и глубоко — это было где-то между нежелательным и невозможным.
Он задремал на несколько минут, а потом его как волной обдало: облегчение, — как выключателем щелкнули. Постепенно глушилась боль, оттеснялась так далеко и глубоко, что практически и не чувствовалась вовсе.
Попробовал встать. Так, боль вообще-то есть, но ощущается едва ли не так, будто она у кого-то другого. Поднялся на ноги и встал, чувствуя, как его пошатывает и тошнит. Оглядевшись, выяснил, что находится в маленькой квартирке почти без мебели. Вокруг — никого. Сидни подошел к окну, надеясь, что свежий воздух поможет.
За окном увидел паренька, сидевшего на крыше. Тощий и бледный, на вид, лет двадцати, не больше, смахивал на человека, с каким у Сидни Г. никаких дел и быть не могло, ни в коем разе за миллион лет.
— Салют, — произнес паренек.
— Салют, — с облегчением выдохнул Сидни Г., теперь уже полностью осознавая, что он жив и хорошо подзаправился болеутоляющим, чтобы считать, что это здорово. — Ты, должно быть, тот самый малый, кто меня вчера из этой бучи вытащил.
— Ага. Мне тебя в больницу надо бы, но ты сознание потерял. Я тебя на байке с трудом удерживал. Пришлось держать тебя за левую руку, перекинув ее себе через плечо. Я сцеплением орудовать не мог. Пришлось в одну секунду прямо домой домчаться. Не посмел куда-нибудь подальше ехать.
«Понял?» — подумал Сидни. На сей раз жизнь ему подфартила: вот уж чего ему не было нужно, так это поездки в больницу. Начал бы с приемного отделения, а закончил в тюрьме. Даже на этом замшелом полустанке не оказался бы, если б мог себе позволить сделать доступными сведения о своем местонахождении. Глупыш не подумал об этом, но все вышло без проблем. Он отправится обратно в Л-А, по-тихому, и наведается к тому врачу, кто хорошо умеет хранить тайны. Потом он снова выберется из города, прежде чем кто-либо окажется умнее.
