— Поверить не могу, до чего ж ты был красив. О, Боже! Прости, Рубен, я иногда жуткие глупости говорю.
Она глянула на Тревора, поглощенного расстановкой книг, чтобы понять, улавливает ли сын что-то из этого очень личного разговора. Не улавливал. Полностью затерялся в своем маленьком мирке.
— Разве не было бы славно, если бы я и сейчас так выглядел?
— Нет.
Она и не подозревала, что выскажет это. Просто как-то само собой сказалось. И, что интересно, он не попросил ее объяснить. Просто сунул голову в кладовку и продолжал заниматься распаковкой.
Из книги «Другие лица: кто еще претворил идею в Движение»
Ведь, понимаете, такой мужчина, как тот, на фото, он на меня бы — ноль внимания, фунт презрения. Для начала, скажем, он никогда не появился бы в таком занюханном городке, как наш, а если и появился бы, то был бы с образованной красавицей, да я просто знаю, что он обращался бы со мной свысока.
Честно скажу, трудно было оторваться от того фото. Трудно объяснить, почему. Такое ощущение, будто задело меня за живое и не отпускает. Просто это, я хочу сказать, высветило все в совершенно ином свете.
А после, когда я с одним справилась, в руках другое оказалось: фото родителей Рубена. Они тоже были по-настоящему симпатичными. И в них, похоже, было то же самое что-то, то самое, чем обладала Элинор, я даже и высказать-то точно не смогу, что оно такое, хватит того, что я знаю точно: у Рубена это есть, а у меня нет. Ему этого нипочем не потерять, а мне такому ни за что не научиться. Есть кое-что такое, что начинается по-особому и никогда не меняется.
Я спросила Рубена, живы ли они еще, его родители. Он ответил, что живы, живут в Чикаго. О, слава Богу, подумала я. Теперь-то мне, видно, не придется встретиться, а если я их никогда не увижу, то никогда и не прочту на их лицах, что слеплена не из того же теста, что Элинор, и никогда не буду такой.
А потом, как я ни стралась превозмочь себя, но, отложив фото родителей Рубена, я опять взяла в руки то, первое. Разглядывая его, вспомнила свою маму и то, как она покупала вещи. Денег у нас было немного, знаете ли, когда я подрастала. Вот она и покупала уже бывшее в ходу, или ношеное, или с изъяном, предпочитая это одежде целой и неиспорченной, но изначально более низкого качества.
— Но мамочка, — жаловалась я, — на нем же пятно.
А она отвечала:
— И хорошо, что пятно, малышка, иначе мы никогда не смогли бы себе позволить такого.
Потом я опять взглянула на Рубена, он по-прежнему стоял в кладовке, и я еще раз поймала его за тем, как он подсматривал за мной.
Сильный дождь принялся барабанить по крыше.
* * *
Она уложила сына в постель в десять часов: была суббота, и на следующий день занятий в школе не было. Сын спросил, можно ли им завести кошку, и она отмалчивалась, не зная, что ответить. Через несколько минут после начала одиннадцатичасовых новостей раздался стук в дверь.
Дождь уже лил по-настоящему. Она даже не представляла, насколько сильно, пока не открыла дверь. У него за спиной лило как из ведра, сам он стоял на ее крыльце насквозь промокший: волосы, одежда мокрей мокрого, с подбородка вода капала.
— Ты ж насквозь промок. Давай, заходи. — Он вошел, и она закрыла за ним дверь. — Я полотенце возьму.
Она прошла через свою спальню к себе в ванную за большим теплым полотенцем. Когда вышла, держа его в руках, он, успев пройти за ней в спальню, стоял возле кровати, вода с него стекала на ковер. Она усадила его на край кровати и стала вытирать полотенцем коротко стриженные волосы.
— Не пойми неправильно, но что ты тут делаешь?
— Мне стало одиноко. Забавнейшая штука! Что-то, навеянное целым днем в доме, где ты и Тревор были со мной. После того как вы уехали, дом показался таким пустым. Арлин, я больше не хочу быть один.
Выговорив последнее предложение, Рубен потянулся к Арлин, обхватил правой рукой ее спину и притянул к себе. Она опустила одно колено на кровать рядом с ним и держала его затылок, чувствуя, как от его мокрой одежды промокает ее халат. Не было с его стороны никаких прикосновений, похожих на ласки, он просто прижимал ее к себе, но это ощущалось как ласка, да еще какая… то, как лоб его вжался ей между ключиц, как лицо его оказалось меж ее грудей, как тепло было от его дыхания.
— Ты чего ж зонтик-то с собой не взял, глупенький? — Она знала, что у него есть зонтик. Сама его распаковывала.
— Не смог отыскать.
— Я положила его в передней кладовке.
— А-а. Об этом я не подумал. — От нежного поцелуя в открытый вырез халата, туда, в середину груди, ей стало трудно глотать.
— Разве не все держат зонтики в кладовке?
— Не все. Я не держу.
— Где ж ты его держишь?
— В стойке для зонтиков.
— Что за стойка для зонтиков?
— Такая высокая плетеная штуковина.
— А-а, так вот это что такое? Я подумала, что это что-то вроде большой рассохшейся сажалки для цветов. Я ее на заднем крыльце поставила.
Она почувствовала, как он подается назад, по-прежнему крепко прижимая ее к себе, и, если б он так и продолжил свой путь до самой постели, она оказалась бы на нем сверху, с чем ей было не так-то просто управиться так скоропалительно. Вот она и противилась, вовсе того не желая.
— Ты, вроде, в стеснении, — заметил он.
— Разве?
— В прошлый раз ты была такой раскованной.
— Ну да, как же. Кому-то ж надо быть.
Он немного откинул назад голову, и она вытерла ему лицо полотенцем. Даром, что лицо его почти досуха вытерлось о ее халат. Может, ей повезет, и объяснять не придется. Может, он просто поймет как-то.
Если бы он спросил, она, может, назвала бы простую причину (и еще не факт, чтобы то было неправдой). Мол, как это трудно, будучи трезвой, как стеклышко, и все такое, к тому ж если привыкла болеутоляющим замазывать всякие неровности, которые, что ни говори, не могут не обнаружиться, когда двое так новы друг для друга. И все же главное было не в этом. Главное, насколько она сумела бы растолковать, как ошиблась в том, чем это может стать. Он не из тех мужчин, которые на пересменок.
И потом, вслушиваясь в дождь, вновь притянув его голову к себе и удерживая ее, смогла, благодаря его присутствию, помочь сгладить момент, понять то, что должна была бы знать с самого начала. Что она знала с самого начала и таила это где-то глубоко-глубоко, где почитала за лучшее не позволять себе расходиться. В одиночку во всяком случае.
Что Рики не вернется никогда.
А если и вернется когда (чего он не сделает), какая ж из нее женщина, коли она ему дверь откроет?
Она подалась вперед вместе с ним, и Рубен оказался спиной на постели и с Арлин сверху — и молодой красавец с фото вновь вернулся, заполонив весь ее разум. Никогда не понять ей, какие силы перенесли его оттуда сюда.
