— Ага, но ты ж знаешь, что я не продержусь.
Бонни закатила глаза и с силой захлопнула дверь.
* * *
Оттого, что приходилось затискивать его в угол возле собственной входной двери, Арлин чувствовала себя девчонкой, которую дома родители поджидают.
Рубен всякий раз оплачивал приходящую няню, в том-то и была загвоздка. Ну, не загвоздка, было очень мило, но и в этом была часть загвоздки, потому как, если Арлин после свидания приглашала его зайти, то, чего уж там, эта няня дома сидела, а машины у нее не было, так что Рубену приходилось отвозить ее домой.
Арлин так и не смогла до конца придумать, как обойти эту напасть. И, когда они подошли к ее двери (а он как джентльмен всегда провожал ее до двери), она прильнула к нему и обвила руками его шею.
— Сегодня для меня был по-настоящему славный вечер, — тихонько проговорила она ему в правое ухо. Чувствовалось, как напряглись мышцы у него на шее и плечах. Она ждала, что он ответит тем же. Или хоть что-то скажет, или обмякнет, или обнимет ее, но руки его висели по бокам, и он совсем ничего не сказал. — Ты отчего это так напряжен?
— Я кажусь напряженным?
— Я тебе на нервы действую? Хочешь, чтоб я перестала?
— У меня, думается, на этот счет чувства смешанные.
Как ни разочарована была Арлин, а все же решила, что смешанные чувства это лучше, чем никаких чувств вообще, и, стало быть, есть откуда начать танцевать. Она сделала два шажка, придвигаясь поближе, но Рубен отступил и оказался прижатым спиной к двери. Деваться ему было некуда, и она поцеловала его. Так с кем хочешь можно целоваться: разницы не чувствовалось.
Поцелуй вышел ласковым. Почему, она сама не поняла: ведь в этом танце вела она, — прежде ей не доводилось ощущать ласковые поцелуи. И от этого всколыхнулись все нежные чувства, что копились внутри, словно бы воздух мягкими толчками устремился наружу, только трепета больше.
Правду сказать, она и не ожидала, что ей это настолько понравится.
Она подалась назад, чтобы видеть его, считая, что пришло время так или иначе выяснить, так ли уж это непереносимо. Но Рубен немного повернул голову, и ей только и оставалось, что смотреть, в основном, на правую сторону его лица, которая была и красива, и приятна, — она так всегда считала.
— Ты сегодня-то, наконец, останешься? — Задать такой вопрос было тяжко, потому как Арлин уже успела убедить себя, что и в эту ночь ей спать одной, пусть даже и понимала, что может ошибиться, и, если ошибается, то предпочитала пока этого не знать.
— Мне надо няню домой отвезти.
— Мог бы и обратно вернуться.
— Ведь Тревор же дома.
Пока все это говорилось, она по-прежнему льнула к нему, обняв руками за шею, вслушиваясь, не меняется ли его голос, и видя, как уходят мимо все его возможности на ответный порыв.
— Этот ребенок спит мертвым сном. Его не разбудишь, даже если захочешь. Однажды, когда мы жили на Пасо-Роблз, соседний с нами дом сгорел дотла. Сирены посреди ночи, люди кричат. Мне пришлось выносить его на улицу, как пожарные носят, на плече, так он висел на мне и спал. Ты из-за Тревора не тревожься. Я слишком много болтаю, да? — Он улыбнулся, это подбодрило ее, и Арлин опять поцеловала его. — Значит, ты вернешься. Так?
— Арлин, я не уверен…
Она приложила палец к его губам, еще не выяснив, в чем он не был уверен.
— Ты не устал спать один?
— Разумеется, устал.
— Разве ты не чувствуешь, что и я тоже?
Рубен выскользнул из ее рук и направился к лестнице, говоря:
— О, Боже! Так ты об этом думала?
Значит, он все же чувствовал, что и она тоже, но ему понадобилось подальше от нее отойти, чтобы в том признаться.
— Ты вроде святого, верно, так и имя-то свое получил. Святой Рубен
[19]!
— Нет. Ты даже представить себе не можешь, насколько я не святой. Побыла бы минуту в моей шкуре — поняла бы.
— Вот и возвращайся.
Она подхватила его за руку, боясь отпустить до того, как он ответит, и он сказал, что приедет.
Из книги «Другие лица: кто еще претворил идею в Движение»
Какая же я тупица! Это ж сразу было видно. Всего пять минут до дома няни, пять минут обратно, а я, дурочка этакая, целый час убила на то, чтобы сообразить, что он не приедет. Час этот был гнусным еще и потому, что слишком уж я жалела, что он не вернулся. Больше, чем я хотела бы или ожидала.
Лоретта сказала, что я до того привыкла к мужикам, лапавшим меня сверху донизу, что, чем больше он не лапает, тем сильнее я этого хочу. Не знаю. Не сильна в психологии. Она говорит так, будто это болезнь какая, вроде как, я хочу только того, что мне не дается. Может, мне просто нравится, что он не держит меня за дешевку. Может, мне просто нравится для разнообразия побыть рядом с джентльменом.
Но потом, когда сидела дома, думала обо всем, что мне стало в нем нравиться, делалось все гаже и гаже, чем дольше он не приезжал. Кончилось тем, что я уселась у окна гостиной, высматривая, когда в конце улицы появится его машина. Всякий раз, заслышав звук мотора, чувствовала легкое подрагивание внутри и всякий раз, когда машина проезжала мимо, чувствовала, как слезы наворачивались на глаза. Больших трудов стоило не дать им выхода.
Смешно, но иногда я связывалась с парнем, думая, что как-нибудь, почему-нибудь, с кем-нибудь из них, с каким-нибудь особенным, не будет мне так больно. Смешно, но я до сих пор, после стольких лет, думаю, что так получится, потому как прежде не получалось никогда.
В конце концов сдалась и позвонила ему домой. Он ответил в трубку словами:
— Прости, Арлин. Я действительно сожалею.
А я сказала:
— Так, значит, на том и все? Такого попросту никогда не будет? — Я почти плакала и знала, что он слышит это по моему голосу, потому как я — слышала. Мне было гнусно от этого.
— Ты не могла бы, — сказал он, — просто дать мне немного больше времени?
Я сказала, ну да, думается, наверное, смогу, если обстоятельства того требуют, но в одном я чертовски уверена: найду новую приходящую няню, и уж той обязательно нужно будет иметь собственную машину.
Он рассмеялся, когда я так сказала. Я радовалась его смеху. Смех, он всегда помогает в такого рода делах, и, если б он не засмеялся, я могла бы так никогда и не сообразить, что он напуган до смерти.
Думается, я в таких делах соображаю туговато.
Так вот, отсмеялись мы так мило вместе, а следом до меня доходит, что я реву, ревмя реву, и ничуть этого не пытаюсь скрыть. Знаю: я слишком чувствительная. Это мне все говорят. Будь рядом Бонни, та назвала бы это идеальным примером того, насколько я не готова, но, слава Богу, ее рядом не было.
