– А что в понимании Васи значит «нормальные люди»? – уточнил Ильясов.
– Значит, на мир посмотреть, а не у бассейна валяться, – сказала мать и протяжно вздохнула. – Женька, ну возьми ты их с собой, а? Ну они же хорошие.
– Вот Аристарх Петрович, твой сосед, тоже хороший человек. Мне и его с собой взять?
– У Аристарха Петровича шенгенской визы нет. А у Люси и Васи есть.
– Куда Евросоюз смотрит, – пробормотал Женя. – Лучше бы Аристарх Петрович. Мама, это ерунда полная. Как я их с собой возьму? Я же с Софи еду.
– Ну и что? – удивилась Марина Викторовна, и эта непробиваемая убежденность в том, что нет здесь «ничего особенного», внезапно задела Женьку сильнее, чем весь предыдущий разговор. – Ты мне сам рассказывал, что вы не отдыхать едете, а что-то там с ее работой связанное. И ты снимать будешь. А Вася и Люся с вами. Чем плохо?
«Действительно, – подумал Женька, – чем плохо – захватить с собой сводную сестру и ее мужа, привыкших к Турции и Египту и смотрящих по телевизору «Кривое зеркало», в поездку по Португалии вместе с утонченной француженкой Софи? С той самой Софи, у которой звонкий смех и тонкие ключицы, которые подчеркивают узкие лямки короткой майки?» Женя почему-то так и запомнил – лямки, ключицы…
Вот напасть.
– Же-ень, – заглянула к нему за перегородку Анечка, молоденькая и белокурая, свежая, как цветок, – ты можешь…
– Т-ш-ш, – он прикрыл мобильник ладонью, – Ань, давай минут через десять, ладно?
Она кивнула и унеслась – умненькая, милая и понятливая.
Может, с ней и следовало ехать в Португалию, а не воображать себе… невесть что.
– …и Вася тоже водить умеет, – говорила между тем в трубке мама. – В случае чего, сменит тебя.
– Упаси боже, – искренне сказал Женька. – Мама, это несерьезно. Я еду с Софи. Люся и Вася будут лишними.
Обычно прямой отказ действовал на Марину Викторовну, однако сегодня не сработал.
– Евгений, ты бесчувственное бревно, – сообщила мать сыну. – Ты помнишь, что в июне Люся в больнице лежала?
– Помню. – Сам Женька в этот момент находился во Франции с друзьями, а о том, что сводная сестра где-то лечилась, узнал постфактум. – Вы, кстати, так и не объяснили мне, что с ней было.
– Это по женской части, – уклончиво ответила мать, и стало ясно, что более точного ответа от нее не добиться. Да и не больно-то нужен этот ответ. – Но Люська с тех пор… сама не своя. Ей очень нужно уехать. Женя, пожалуйста. Я тебя очень прошу.
– Мам…
В такие моменты Евгений Ильясов, преуспевающий фотограф в модном еженедельном журнале, человек и пароход, понимал, что в нем все-таки гораздо больше материнских генов, чем он сам позволяет себе думать.
– Мам, я не один еду. Я спрошу Софи.
– Отлично, – повеселела Марина Викторовна, словно вопрос был уже решен. – Перезвони мне тогда, ладно? А ты где, на работе?
– Где мне быть, – буркнул Женька и нажал на отбой.
Некоторое время он тупо смотрел на умолкший мобильник, потом встал и отправился на редакционную кухню – делать себе кофе. Без кофе с Софи разговаривать бесполезно.
Женька влюбился в нее сразу.
Он не знал, что такое бывает на свете. До этого Ильясов, конечно, встречался с девушками, и даже с серьезными намерениями были отношения – не мальчик уже, за тридцать. Но любовная лодка разбилась о быт, Женя некоторое время жалел, потом привык, снова начал встречаться (с Олей? Или с Машей? А, нет, между ними была Ирочка), водил подружек в рестораны, на модные премьеры, когда удавалось выцыганить пригласительные в журнале, и даже иногда ездил с ними куда-нибудь – в ту же Турцию, например. Турецкие пляжи не требуют наличия мозга и особых усилий. Лежи на песочке, купайся, загорай, не забывай уделять внимание Леночке или Катеньке. Проблем-то.
Потом случилась поездка во Францию с закадычными друзьями, Франция встретила приключением, а в конце, словно приз за необычный отпуск, оказалась Софи Ламарре.
Женя влюбился мгновенно – еще тогда, когда увидел ее, когда Софи к нему подошла, и он засмотрелся на ключицы, на ноги, полускрытые светлой юбкой, и еле понимал, о чем ему говорит эта милая кудрявая француженка. Вечером они сидели рядом и болтали обо всем на свете, и оказалось, что не только в ногах и ключицах дело, а еще и в том, что поговорить о чем есть – и как поговорить! За полночь, не смыкая глаз, до самого роскошного нормандского рассвета!
Женька сам не ожидал, что так влюбится, и прятал смущение за разговорами и попытками понять, что же на самом деле происходит, прятался сам – за привычной камерой, смотревшей на мир равнодушно и пучеглазо. Он фотографировал Софи непрерывно, а она охотно позировала, смеялась у него в кадре, и фокус безошибочно выделял ее из моря зелени, из каменных стен старых замков и ярких летних цветов.
Ильясову казалось, что это он сам так выделяет, а вовсе не бездушный фокус.
К счастью или к несчастью, до отлета в Москву оставалось всего-то три дня, потому ничего непоправимого натворить Женька не успел. Уезжал он с мучительным чувством расставания, с визиткой Софи в кармане и с ощущением, что ничего и никогда не получится.
Но потом он написал ей по электронной почте, и Софи ответила.
Она ответила, и Женька словно сдурел, как выразился его закадычный друг Никита Малиновский. Вечерами Ильясов задерживался в редакции, потому что там он находился как бы на работе, и не желал идти домой, где совершенно определенно нет Софи. А Жене очень хотелось, чтобы она там была. Чтобы встречала на пороге, когда он приходит и у него руки отваливаются оттого, что целый день держал на весу тяжелый профессиональный фотоаппарат, встречала и целовала в губы своими прохладными губами.
Он даже с ней ни разу не целовался. Вот дерьмо. Merde, как говорят французы.
Зато он писал ей письма, как Наташа Ростова или княжна Марья – кто из них сочинял длиннейшие опусы на французском, переведенным глазоломным шрифтом в сносках, Ильясов решительно не помнил. Он писал, ежеминутно сверяясь со словарями, даже когда был уверен в слове, потому что не хотел, чтобы Софи перестала его уважать. Здравый смысл подсказывал, что из-за одной ошибки мадемуазель Ламарре точно не перестанет уважать своего русского друга, однако здравый смысл Женька давно и прочно похоронил, присыпал могилку землицей и воткнул жирный крест.
Они переписывались каждый день, иногда говорили по телефону, и это длилось уже два месяца, а потом, словно чертик из шкатулки, выскочила эта задумка с Португалией, и Женька уже обрадовался и решил, что тут-то он не даст маху…
Кофе. Исключительно кофе спасет смертельно раненного кота, если не найдется глотка бензина.
У Софи только-только начиналось утро: разница в три часа иногда делала общение удобным, а иногда – неудобным донельзя.
– Привет! – весело сказала Софи, сняв трубку после первого же гудка. – А я почему-то думала, что ты мне позвонишь сегодня!
