Так просидел он долго и только перед рассветом ушел в душную каморку и забылся тяжелым, беспокойным сном.
Беда
Утро начиналось с кормления Васьки. На это время вялый и медлительный конюх Перу преображался. Он становился быстрым и ловким, властно покрикивал на Юшу. Спорыми и точными движениями готовил он корм: очищал от скорлупы полдюжины крутых яиц, мелко рубил их в деревянной плошке, прибавлял туда вареного риса, масла и какого-то пряного соуса. Потом старательно перемешивал все и, слепив из смеси шары величиной с кулак, направлялся к жеребцу. Юша нес за ним плошку с кормом.
Васька знал уже, что предстоит неприятность. Тревожно и недоверчиво косился он на Перу. Но конюх, быстро взметнув руку, схватывал его за храп
[79] и заставлял открыть пасть. Когда он другой рукой вытягивал язык жеребца, Юша начинал запихивать в розовую пасть Васьки один за другим рисовые шары.
Афанасий знал, что так приучают здесь всех коней к необычному индийскому корму. Но всякий раз, когда он присутствовал при кормлении Васьки, ему становилось не по себе.
Днем Перу давал Ваське рисовые лепешки, а вечером моченый персидский горох.
Но жеребец плохо ел. Никитин сильно тревожился за него.
– Спал с тела жеребец. Не ест ничего, – говорил он конюху.
Но Перу успокаивал его:
– Твой жеребец умный. Других по шесть месяцев приучают, несколько человек во время кормления держат, а твой через месяц сам будет корм брать. Клянусь тебе в том отцом и матерью моими!
Однажды, когда кормление кончилось, Афанасий ушел на базар, чтобы купить баранину, рис и послушать новости. Без него в дом ввалилась дюжина стражников начальника военной стражи в Джуннаре Асат-хана. Тотчас же весь двор наполнился зеваками.
Старший стражник выступил вперед и торжественно объявил:
– Мой повелитель узнал и уверился, что здесь живет купец-христианин, нечестивец, осмелившийся появиться во владениях правоверного султана бахманидского под видом хорасанца! Асат-хан повелел, чтобы купец этот явился к нему, а в залог приказал отвести в его конюшню белого жеребца, привезенного неверным из-за моря. Да будет воля пославшего нас священна! Внимайте и повинуйтесь!
– Не отдам! – закричал Юша и бросился к конюшне.
Его отшвырнули в сторону. Двое держали Юшу, а он кричал и бился у них в руках.
Когда Ваську увели, Юша бросился на базар за Афанасием. Но пока он искал его, Никитин уже вернулся и узнал от конюха о несчастье. Молча выслушал Перу и долго стоял, пришибленный неожиданной бедой. Потом бросился в крепость.
К вечеру Афанасий вернулся. Юша кинулся к нему, но тот молча отстранил его рукой, вошел в каморку и опустил за собой занавес над входом.
Когда совсем стемнело, он позвал Юшу и сказал:
– Взял у меня хан жеребца! Проведал, что я русский. Побежал я к нему. Он молвит: «Зовешься ты Хаджи-Юсуф Хорасани, а какой ты хорасанец? Сам я хорасанец, уж не ошибусь! И жеребца, – молвит, – отдам да тысячу золотых впридачу, только стань в нашу веру. А не станешь в веру нашу, и жеребца возьму, и тысячу золотых с головы твоей возьму». Стал он меня о вере пытать, а я не поп, в тех делах не разумею. Он смеется: «Воистину ты не мусульманин!» Просил я его, молил. Дал он мне сроку четыре дня: если не стану в их веру, будет нам с тобой конец. Менять веру я не буду: родился в русской вере, в ней и помру! – решительно закончил он.
Наутро Асат-хан прислал за Никитиным стражника.
Афанасий вернулся днем.
– Опять пытал меня о вере, – сказал он. – Все смеется: что-де ты за веру христианскую стоишь, а сам ее толком не знаешь. «Стань в нашу веру, – молвит, – поставлю тебя когда-нибудь старшиной над купцами городскими». Да не на такого набрел!
На следующее утро Асат-хан вновь вызвал Афанасия и напомнил ему, что остались всего сутки до срока.
– Торопись, купец! – посмеиваясь, сказал он. – Нет мощи и силы крепче, чем я у Аллаха. Не захочешь добром – силой обратим в нашу веру. Только тогда уж не обижайся: все, что есть у тебя, отберу. А бежать и не думай. Стережем мы тебя хоть и незаметно, но крепко.
Великий вазир Малик-аль-Тиджар
Назначенный Асат-ханом день настал. Никитин и Юша молча стояли у ворот подворья и ждали своей судьбы. Поблизости, на базаре, толпилась кучка торговцев, оборванцев и нищих. Все они своим делом не занимались и пристально следили за каждым движением русских.
– Стерегут хорошо, проклятые! – сказал Никитин Юше. – Тут не скроешься!
Вдруг послышался отдаленный нарастающий гул. Вся толпа хлынула на другой конец базара. Купцы поспешно закрывали лавки; мимо подворья проскакала стража наместника. Голые смуглые детишки пронеслись быстрой стайкой. Все стремились в ту сторону, откуда доносился шум. Теперь уже можно было различить рокот, бряцание, звон и гудение труб, приветственные клики.
– Князь либо боярин важный приехал, – шепнул Никитин.
А шум все приближался.
Наконец русские разглядели в облаке пыли слона, одетого в пышную, украшенную шитьем и каменьями попону. Размахивая хоботом с обрывком цепи, он расчищал дорогу. За ним шли великаны-трубачи и глашатаи в красных, расшитых серебром халатах. Они трубили в длинные узкие трубы и кричали:
– Дорогу тени милосердного, дорогу убежищу мира, дорогу Малик-аль-Тиджару, дорогу покровителю страждущих, дорогу грозе неверных!
Проскакали воины и стражники в позолоченных шлемах, с блестящими щитами и длинными копьями. За ними шли слоны с окованными золотом клыками, с разукрашенными бирюзой и перламутром башенками на спинах, всадники и пешие трубачи и музыканты, певцы и плясуны с голубыми и белыми шарфами.
Шествие замыкал еще один глашатай. Он кричал:
– Правоверные и чужеземцы! Милосерднейший вазир Малик-аль-Тиджар хочет знать все плохое и все хорошее, что делается во владениях его повелителя, победоносного султана Мухаммеда Бахманидского. Несите свои жалобы к ногам Малик-аль-Тиджара и помните: никто не уйдет от него с темным лицом! Не бойтесь мести! Малик-аль-Тиджар защитит вас от притеснений. Слушайте и повинуйтесь, о мусульмане и чужестранцы!
Но жители Джуннара не торопились жаловаться Малик-аль-Тиджару на притеснения Асат-хана.
– Видно, знают, что Асат-хан со дна моря жалобщика достанет, – пробормотал Никитин.
Тем временем всё новые слоны, воины, трубачи и барабанщики проходили мимо ворот.
Наконец появился огромный слон, покрытый белой, с серебряными кистями попоной. На спине его покачивалась резная башенка, а в ней сидел старик в белой чалме, с крашеной рыжей бородой.
Это был сам Малик-аль-Тиджар, великий вазир, правивший всей страной по повелению султана.
