После потери верного Хансена и необъяснимого поступка капитана Йозефа ван Дер Фельда, из близких людей у него остался только Уильям Харт. С ним он и вел бесконечные беседы, которые больше напоминали монолог. Старик плакался на судьбу, сетовал на людскую неблагодарность, на пошатнувшееся здоровье и на тысячу других неприятных вещей. Особенно горевал он о бесследно сгинувшем хрустальном черепе. Тут он едва не рвал остатки волос на своей голове.
— Как вы думаете, мой мальчик, — приставал он к Уильяму, — если вернуться в то ущелье с горнорудными рабочими и попробовать пробурить шахту? А что? Если мне удастся убедить совет компании…
Он принимался мечтать о грядущих дивидендах, потом лез в карман и доставал из него черное каменное зеркальце, искательно заглядывая в его мертвую тусклую поверхность, а Уильям хмурился и уходил на палубу.
Там он тоже предавался мечтам. Глядя на зеленую воду, бурлящую под крутым бортом фрегата, Уильям думал о родине, о скорой встрече с матушкой и батюшкой. Как они переживут его позорное прошлое, простят ли побег? Как он расскажет им обо всем, что ему пришлось пережить? Они все были на волосок от страшной гибели. Рок древнего племени, замешанный на крови тысяч невинных жертв, едва не уничтожил и их. Тайные знания великих магов и мудрецов навеки запечатали проклятое сокровище и раздавили всех, кто посмел приблизиться к золоту проклятой Атлантиды. Абрабанелю остается заглядывать в черное зеркало, задавая один и тот же бессмысленный вопрос. Уильям уже твердо знал — до настоящих сокровищ проклятого народа никто не доберется до тех пор, пока не рухнут горы и не высохнут океаны. Но если бы даже Господь даровал ему вечность, он ни за что не вернулся бы на то место, где погибли почти все, кого он встретил в своей новой жизни. Живому нечего делать среди мертвецов. Теперь и навеки сокровища, погубившие некогда великое племя, принадлежат тем, кто создал их. Забыть о них — это лучшее, что можно сделать.
Но Абрабанель не хотел забывать. Он с утра до вечера возился с зеркальцем, не взирая на уговоры Харта и мольбы Элейны. Он строил фантастические планы и все меньше обращал внимания на Уильяма. Он опять походил на помешанного. Уильям хотел решительно поговорить об этом со своей молодой женой, но никак не мог набраться смелости и все время откладывал объяснение на завтра.
Так продолжалось до тех самых пор, пока судно не бросило якорь в порту Бристоля. Едва, подняв тучу брызг, якорь рухнул в мутные портовые воды, как капитан Ивлин, не глядя на него, но отчеканивая каждое слово, сообщил:
— Уважаемый сэр Уильям! Позвольте поставить вас в известность, что свой христианский долг я исполнил, как ни тяжело мне это далось. Человек, которого вы сопровождаете, несомненно заслуживает всяческого уважения и заботы. Но с этой минуты я передаю его на ваше попечение. Я намерен отказаться от дальнейшей службы у него, чего и вам искренне советую. На мне лежит горькая обязанность сообщить родным погибших моряков эту скорбную весть. В сложившихся условиях я не в состоянии и дальше принимать у себя на борту господина Абрабанеля. Полагаю, что его влияние и состояние помогут вам без труда переправить его на родину и устроить дела, но уже не на моем судне. От всего сердца желаю вам, сэр, удачи и, если позволите, дам на прощание совет — выбросьте из головы свою страсть к приключениям и будьте в дальнейшем осторожнее в выборе тех, кому намереваетесь служить. Шлюпка для вас уже готова.
Выслушав столь холодную отповедь от человека, с которым он делил радости и тяготы путешествия, Уильям Харт оторопел.
— Что с вами, сэр Джон? — вскричал он в изумлении и схватил моряка за плечи. — Отчего вы так мгновенно переменились ко мне? Что тому причина?
Капитан Джон Ивлин глубоко вздохнул, и желваки на его грубом обветренном лице дрогнули. Он снова испустил глубокий вздох и сжал кулаки.
— Не в вас дело, юноша, а в тех, с кем вы решили связать свою судьбу. По британским законам я обязан немедленно доложить английским властям о тех нарушениях, которые совершались на судне в колониях Его Величества. Но, Харт, — и тут голос капитана дрогнул, — я слишком привязался к вам. Вы не оставили без благодарности мою преданность, и я не могу позволить, чтобы по моей вине вы пострадали. Поэтому я считаю, что в подобных обстоятельствах будет лучше, если вы покинете судно до приезда портовых чиновников, а я доложу о пассажирах уже после того, как они покинут борт в неизвестном мне направлении. Поверьте, мой друг, так будет лучше для всех нас. Я просто сошлюсь на недомогание одного из пассажиров, и объясню им, что вы очень спешили. Я заплачу штраф, что теперь для меня отнюдь не худшее из всех зол. Так что, прощайте, Уильям, и не держите зла на старого капитана, — в глазах Ивлина показались слезы.
— О, сэр Ивлин, я никогда не сомневался в вашем благородстве и в вашей дружбе! — вскричал Харт, и мужчины обнялись.
— Неужели мы никогда не увидимся, сэр? — спросил Уильям, стараясь унять непрошенные слезы.
— Бог знает, Харт, все в Его воле. Но от всего сердца я желаю вам честной и счастливой жизни! — сказал капитан. — Вам пора, скоро прибудет кутер с берега, надо спешить!
Уильям бросил на капитана прощальный взгляд и поспешил в каюту, чтобы поторопить коадьютора и Элейну со сборами.
Они успели вовремя. Едва их тяжело груженая шлюпка отошла от корабля, смешавшись с десятком подобных, как к борту уже причаливал таможенный кутер.
Тем временем на набережной собралась праздная толпа любопытсвующих, всегда готовых поглядеть на прибывшее из-за океана судно. Среди них были и перекупщики контрабандного товара, и портовые шлюхи, и воры, и прочий сброд, готовый поживиться за чужой счет.
Уильям с волнением разглядывал бледные лица, темные платья дам, строгие деловые сюртуки клерков. С каждым ярдом мучительные чувства стесняли его грудь, мысли о близких, которых он так легкомысленно бросил, терзали его сердце, затмевая радость от возвращения.
Как ни странно, но господин Абрабанель, наоборот, с каждым взмахом весел становился бодрее и уверенней. При нем были векселя барбадосского губернатора и два тяжелых сундука с золотом. Кроме того, в кармане жилета у него лежало каменное зеркало, которое будто подпитывало его энергией. Победоносно поглядывая на Уильяма, старательно работающего веслами и на свою притихшую дочь, не так представлявшую себе возвращение в Англию, Абрабанель заявил Уильяму:
— Не расстраивайся, мой мальчик! Этот негодный капитан выставил нас с корабля, но он еще горько о том пожалеет. Моего влияния хватит, чтобы испортить ему карьеру. Додуматься обвинить меня в темных делах! Приписать мне, почтенному купцу, банкиру и потомственному ювелиру, какие-то махинации!!! До чего неблагодарны люди. И это с ним мы искали сокровища, его облагодетельствовали! Но ничего, главное, — тут господин Абрабанель любовно оглядел сундуки, — главное с нами! Думаю, это произведет должное впечатление. Нет, несомненно произведет! Пожалуй, я смогу убедить кое-кого вернуться за остальным! И знаете… — он наклонился к уху Харта, — я намерен взять вас с собой, как ближайшего помощника! И совсем не обязательно ставить совет компании в известность обо всех этих печальных событиях. Мы с вами оговорим все подробности нашего будущего контракта. Теперь у меня нет лучшего друга, чем вы, Уильям! Я хочу предложить вам место торгового агента. Это место занимал мой незабвенный Хансен, но теперь его нет, и кроме вас никто не сможет заполнить эту зияющую в моем сердце и деле брешь… Жалованье я вам положу прекрасное, не сомневайтесь! Все, чего я от вас потребую — это преданность, преданность и еще раз преданность.
