– Никак, – честно ответил дядя Генри. – Ну, пусть окажется в каком-нибудь турецком гареме.
– Что ж, – рубанул Счастливчик, – договоримся так: я сделаю, что могу, а уж если все же придётся… то ваша совесть (при этих словах в его голосе мелькнул оттенок откровенной издёвки) спокойна – вы за неё попросили.
– Извольте, – дядя Генри вернулся к своей обычной манере, – но имейте в виду: если и это поручение окажется проваленным, вы пожалеете, что не остались индийским факиром в датской тюрьме.
* * *
Джейн слегка дрожала, хотя и поругивала себя за это. Пока шла короткая, невнятная битва – взмахи кнутов, мелькавшие клинки, да ещё азартный рёв, отлично слышный в церкви, – она не успела испугаться. Зато испугалась потом, хотя и поняла: единственное лежащее в снегу тело – это и не Саша, и не Данилыч.
«Мне же ещё и холодно», – подумала она, но, взглянув на Алексея и Лизу, устыдилась этой мысли.
Кондитер Алексей, как и она, наблюдал в окно за сражением. Лиза последовала примеру Катерины Михайловны: стояла на коленях и молилась.
Услышав, что все окончено, она ещё раз перекрестилась, поднялась, улыбнулась Джейн и вышла на крыльцо.
Данилыч уже привёл в чувство псаря, пришибленного рукоятью тесака. Тот сел в снегу, оглядел окрестности и первым делом попросил не губить его душу.
– Ты же сам её и губишь, мил человек, – порезонерствовал Данилыч, – с арапником в церковь полез.
Псарь не собирался спорить, а только попросил отпустить его к барину – «и так душу вышибет, так, может, не до конца». Данилыч согласился выполнить просьбу, а псарь – ответить на некоторые вопросы. После чего Данилыч опять растёр ему лицо снегом, натянул сбитую шапку, подвёл коня и помог влезть в седло. Псарь шатался, но пришпорил сразу, стремясь вернуться к господину как только можно скорее.
– Данилыч, что делаем? – спросила Катерина Михайловна.
– Как скажете, Катерина Михайловна. Можем и молодых с собой взять, а можем с ними расстаться. Я псаря расспросил о дороге на Ефремов, нам туда и надо, молодые пусть к Туле едут. Дорожка дурная, да дровни пройдут, а им главное сейчас в сторону от большака податься. Время ещё есть – холопам до графа скакать больше часа, да он и после не сразу сюда явится, а сперва всю свою дворню соберёт и вооружит.
– Пожалуй, лучше разделиться, – ответила Катерина Михайловна. – Остаётся найти для них экипаж и одежду, более или менее подходящую к погоде.
Саша слышал этот разговор в некотором оцепенении, вполне естественном после пережитого боя. Из оцепенения его вывела Джейн. Она подошла к нему и положила руку на подбородок, как нередко делала с Лайонелом, если тот дрался.
– Разреши осмотреть твою рану.
– Что? А… Так, пустяк, – ответил Саша, сначала дёрнувшийся от неожиданности.
– Ты прав, пустяк, – улыбнулась Джейн, – чуть содрана кожа на скуле. Я не буду мочить рукав, как жена князя Igora, а вот это кровь остановит.
Собрала снег в ладонь, приложила снежную лепёшку к его щеке, незаметно коснулась пальцами его горячей кожи.
– О чем они говорят? – торопливо спросила Джейн, желая избавиться от смущения.
– Хотят найти сани для беглецов и одежду.
Катерина Михайловна говорила со священником, тот показывал ей на избы. Барыня кивнула, вынула две бумажки, протянула Данилычу. Увидев это, Саша подошёл к ним, раскрыл кошелёк.
– Если это благотворительный сбор, то я обязан в нем участвовать, – сказал он и, опасаясь возражений, добавил: – Лев Иванович дал мне на дорогу достаточно и советовал не экономить. Сказал, по памяти 12-го года: беречь деньги по пути на войну – дурная примета.
– Согласна, – улыбнулась Катерина Михайловна, принимая ассигнацию. – Данилыч, через две избы живёт твой тёзка – лихой парень, к тому же запрягает он быстро. А мы пойдём к лавочнику – он живёт ещё ближе – и добудем одежду…
Джейн не верила в успех предприятия: село казалось вымершим. Однако не прошло и получаса, как Данилыч уже договорился с возницей, а Лизонька и Алексей переоделись пусть в мужицкую, но тёплую одежду. Они не переставали благодарить своих благодетелей.
Катерина Михайловна сообщила им какие-то московские адреса, достала бумагу и чиркнула карандашом несколько слов.
– Возьмите. Письмо будет порукой тому, что вас выслушают. Заставы обходить лучше днём.
Посыпались новые благодарности. Катерина Михайловна прервала их, показав на уже готовые дровни:
– Езжайте поскорее. Иван получил задаток, пять рублей дадите ему, когда довезёт. Вот вам деньги. Берите, не спорьте. Будьте полезны другим людям, если они в нужде.
Алексей и Лиза поблагодарили ещё раз и сели в дровни. Иван, вполне благоразумно желая поскорее оказаться подальше от родного села, немедля подхлестнул коня.
– Нам тоже не следует задерживаться, – сказала Катерина Михайловна.
Действительно, упряжка уже отдохнула, можно было двигаться.
Когда садились в кибитку, Данилыч спросил Сашу:
– Первый раз саблей дрались, Александр Петрович?
– Первый, – смущённо ответил Саша.
– Хорошо махали. Немножко бестолково, да это поправить всегда можно, если желание есть.
– Саша, прислушайся, – заметила Катерина Михайловна. – Среди ста ремёсел, знакомых Данилычу, есть и искусство фехтования. Не уверена, что ему знакомы все тонкости флорентийского стиля, зато он обладает некоторыми полезными навыками. Данилыч умеет фехтовать не только тесаком и саблей, но и поленом, оглоблей, коромыслом, всеми крестьянскими орудиями и даже скалкой – не смейся, Саша.
Саша не смеялся, но с улыбкой переводил Джейн перечень оружия Данилыча.
– Насчёт крестьянских орудий вы, конечно, Катерина Михайловна, мне лишнюю славу даёте – сохой не умею. А так, вообще, чем только не приходилось. Хотите, Лександр Петрович, поучимся чуток?
– Хорошо, – ответил Саша, только что объяснивший Джейн, что такое коромысло.
– Саша, – неожиданно сказала Джейн, – ты очень похож на моего отца. Он тоже первый раз в жизни участвовал в бою, чтобы освободить рабов.
Саша смутился и промолчал.
* * *
Данилыч не хотел подгонять поевших коней, к тому же метель разыгралась во всю силу. Кони сами находили путь, но делали это медленно.
Все, кроме Данилыча, задремали. Джейн, перед тем как закрыть глаза, посмотрела на Сашу. Он спал, обернувшись к ней щекой, слегка посапывая. Перед глазами Джейн была маленькая ранка с запёкшейся кровью, чётко видная на его белом лице. Джейн почему-то вспомнила, что у ровесника Саши – Федьки – уже пробивается на щеках мелкий пушок.
«Наверное, он думает во сне, что в следующий раз ему придётся скрестить саблю с солдатами Её Величества», – решила она. И тоже задремала.
