«Забавно, – подумала она, – чего же Лайонел уверял меня, будто самый холодный месяц зимы – декабрь? Может, в России все не так, как везде, и русская зима заканчивается в ноябре? Все равно рано».
– Какое сегодня число? – спросила она Сашу.
– 17-е, – ответил тот, ловким ударом сократив шест на вершок.
Джейн грустно вздохнула. Неудачный побег произошёл 27 ноября, это она помнила. Неужели она провалялась почти три недели? Какие здесь замечательные, заботливые люди!
– В России всегда так тепло и солнечно в середине декабря? – с улыбкой спросила она.
Саша ответил не сразу. В его голосе было смущение, будто он в чем-то виноват:
– Джейн… Сейчас… февраль.
…Он все же не смог выработать нужную реакцию фехтовальщика, так как подскочил к скамейке, лишь когда потерявшая сознание Джейн сползла в мягкий, испещрённый капелью февральский снег.
Глава 2, в которой майор Соколов и Лев Иванович Белецкий принимают трудные решения, Катерина Михайловна оправдывает свою репутацию, а в Рождествено едва не происходит странный бунт
Слыша громкие и мерные шаги в коридоре, жандармский майор Соколов грустно вздохнул. У ротмистра Сабурова был приступ вдохновения: он сочинял очередную гипотезу. Судя по громкости шагов и азартному дыханию, обнаруженный им заговор явно не замыкался в пределах подведомственной губернии.
Дурные предчувствия не подводят. Завершив обтаптывание коридора, Сабуров заглянул к начальнику.
– Поздравляю вас, Михаил Иванович! Обнаружен заговор, да какой! В Англии задумалось, в Великом Княжестве Финляндском завязалось, а у нас – сошлось.
– Что вы, Дмитрий Борисович, изыскали такого? – не удержался Соколов от вопроса, хотя давно уже дал себе слово: не подстрекать подчинённого такими репликами.
– Это, Михаил Иванович, продолжение осведомления из Рождествено. Вы тогда, в декабре, делу ход не дали и мудро поступили. Чего ж гнездо ворошить без доказательств? А доказательства – вот они, вчера прибыли («Ну почему ему бумаги постоянно попадают вперёд меня?» – с грустью подумал Соколов).
– На этот раз к донесению была приложена важная улика, – продолжал Сабуров. – Доносителем оказалось лицо осведомлённое, хотя и заинтересованное: бывший управитель усадьбы Рождествено. Хозяин отстранил его, не знаю, за какую провинность, а его племянница так и осталась горничной. Дядя велел ей наблюдать за барином, и девица оказалась достойна поручения. Она такую улику добыла – сам бы лучше заказать не смог!
– Так какая улика-то? – спросил Соколов. Ротмистр протянул ему маленький лист бумаги. – Да, по-английски писано, – подтвердил майор, – вот перевести бы.
– Вот перевести бы, – поддакнул подчинённый. – Не скрою, Михаил Иванович, перевести в нашем городе такую писульку, пожалуй, было не легче, чем девице-горняшечке вырвать страничку из тетрадки нашей англичаночки. Вот в чем трудность, – Сабуров искренне вздохнул, – ведь список жителей губернского города, способных, по моим сведениям, совершить такой перевод, почти весь совпадает со списком неблагонадёжных и подозреваемых. Оказалось, что английский язык знают лишь вольнодумцы – кстати, повод задуматься о тайных пружинах и механизмах нынешней войны между нашими государствами…
– Впрочем, – Сабуров заговорил быстрее, видя, что начальник сейчас его перебьёт, – не в моем обыкновении тратить время на мудрствования, когда надо дело делать. И я нашёл, безусловно, благонадёжное лицо – настоятеля Успенского собора, протоиерея отца Иннокентия. Он, среди прочих европейских языков, английский выучил – чтобы самому Беньяна переводить. Уж высокопреподобию я доверился. И вот, – Сабуров, любивший восхищённо рассказывать, как он выходит из затруднений, протянул Соколову второй лист, – вот он, перевод-то! Вот какие пташки в наши края залетают!
«Делать ежедневные записи у меня не получается. Объяснение простое: я завела дневник, чтобы записывать происшествия, а так как происшествий и приключений нет, то и записывать нечего…» – Соколов пробежал взглядом страницу, аккуратно вырезанную из дневника Джейн.
– Вы согласны? – азартно спросил Сабуров.
– Недозволенное нарушение границы государства, безусловно, имеет место быть, – неторопливо ответил Соколов, перечитывая текст вторично, – а вот иные нарушения не столь очевидны. Типичный дневник путешествующей девицы, да, согласен, в весьма неподходящее время, коротающей время за чтением книг, пока её спутник болен. Правда, к чему бы сэру Сэнди читать русские книги?
– Вот-вот! А тайное приобретение рублей? А наблюдения за чинами городского гарнизона? А явное указание на заговор среди жителей упомянутого Бьернеборга против полиции? Воля ваша, Михаил Иванович, но получить ответ на эти разгадки мы сможем, лишь пригласив неизвестную нам пока английскую леди и упомянутого ею Сэнди, если только тот не отстал дорогой, в этот кабинет! Уверен, мы на пороге открытия англо-шведско-чухонско-польского заговора против России, все нити которого стянулись в Рождествено!
Соколов вздохнул. Он и сам считал поляков изрядными шельмами, но не понимал, с чего Сабуров добавляет к каждому заговору прилагательное «польский»? К тому же ему не нравилась привычка ротмистра объявлять заговором любое событие, не исследовав иных объяснений.
Но в данном случае инцидент без внимания оставить было нельзя.
– Вот что, Дмитрий Борисович, съездите в Рождествено и доставьте сюда всех подданных английской королевы. Только вот…
Сабуров, едва успевший дойти до двери, опять обратился к начальнику.
– Только вот, будьте любезны, завершите сначала ваши начатые старания по иным делам. Осведомитесь у губернской полиции, как продвигается расследование убиения девки в Фёдоровке, да и съездите туда сами, выясните, с чего они покрывают злодея, изобличённого тремя свидетелями. Доведите до конца дело о рекрутских махинациях помещика Богданова. Съездите в имение отставного полковника Гордеева и возьмите объяснения по поводу представления в домашнем театре запрещённой пьесы Шиллера «Разбойники». Да, кстати, по пути в Фёдоровку заверните в трактир купца Данилова и выясните у хозяина и прислуги подробности возмутительного разговора о правительстве между двумя неизвестными мещанами.
– А Рождествено?
– Англичаночка наша, если верить первому донесению, в конце ноября объявилась. Раз до февраля не убыла, то и дня два-три повременить можно. Мы, Дмитрий Борисович, должны, как на бастионах Севастополя, грызть чёрствые галеты повседневных рутинных дел, а уж англичаночку из Рождествено, с её польско-чухонским заговором, оставьте себе на сладенькое.
Сабуров вздохнул и удалился. Майор Соколов улыбнулся до ушей, уверенный, что немалый объём работы будет исполнен в ближайшие два дня. К положительным качествам ротмистра Сабурова относилось то, что прямые распоряжения начальства он исполнял незамедлительно и добросовестно.
