Томми, ты, наверное, как и папа, привык к жарким странам, где нет прохлады даже ночью. Как бы ты удивился, увидев эту белизну за окном! И ведь это не высохшая морская соль, это замёрзшая пресная вода, упавшая с неба. Она холодная, но в комнате так тепло, что об этом даже и не думаешь.
Томми, в этом огромном доме спят десятки людей (скажем честно – рабов), всей душой любящих своих господ. Именно поэтому эти люди – самые надёжные тюремщики: они не хотят, чтобы молодой господин погиб на войне, а старый – умер от горя. Как поступит Сэнди, я не знаю. Никогда за последние месяцы мне не было так уютно, надёжно и тревожно одновременно. Надеюсь, Томми, ты понял меня?
Впрочем, я засыпаю».
Глава 5, в которой Джейн изучает отличия между английской и рязанской усадьбами и в первый раз прощается с Сашей, Лайонел страдает за свою любознательность, Джейн выполняет три условия, а на сцене появляются два новых героя
Джейн проснулась от стука в дверь. Стучали деликатно, и недавний стюард-бой «Саут Пасифика» Джонни сразу признал манеру слуги.
Последние минуты Джейн не спала, а дремала, жмурясь от солнечного луча, проникшего в комнату (надо же было опять так заспаться!). Поэтому она быстро оделась и легко подскочила к двери. По дороге, конечно же, заглянула в зеркало, чтобы признать себя мальчишкой.
Из слов слуги она уверенно разобрала лишь «кофий». «Кофе утром – всегда хорошо», – подумала она, отпирая.
В дверь стучалась девочка-горничная, сумевшая при этом не уронить большой поднос («Знают ли господа, как это непросто?» – подумала Джейн). На подносе, кроме чашки и дымящегося кофейника, была фарфоровая сливочница и тарелка со свежими булочками. Утро в центре империи начиналось так же, как и на её окраине.
Впрочем, кофе оказался крепче, чем в приморском шведском городе. Джейн пила его медленно, зажмуриваясь, открывая глаза, разглядывая соседний парк и тёмный дальний лес. Она вглядывалась в снег и который раз говорила себе: неужели вкус кофе может сочетаться с такой картинкой?
Постучали опять. Конечно, заглянул Саша.
– Нет, все-таки разоспаться не удалось, – сказал он. – Встал пораньше – вчерашние газеты почитать о крымской кампании. Новостей нет, наши и ваши роют окопы и ждут подкреплений. Ещё и с дядей поговорил.
– Опять спорили? – беспечно спросила Джейн и тут же задала другой вопрос – то, о чем подумала с вечера (если в её сне и была нотка тревоги, то лишь из-за этого предположения): – Дядя Лев опять взял с тебя обещание, что ты и сегодня не убежишь?
– Как ты догадалась? – улыбнулся в ответ Саша. – Как видишь, во дворе забор не строят, а за мною, в отличие от него, не установлен негласный надзор. Он ещё и расхворался чуть-чуть, – неуверенно добавил Саша.
Установилось нелёгкое молчание. «Интересно, он догадался, о чем я так и не решилась ему сказать?» – подумала Джейн.
– Надеюсь, ты дальше спать не будешь? – прервал молчание Саша.
– Я так выспалась, что готова ехать в Крым хоть сейчас.
– Пока что, до завтрака, предлагаю осмотреть усадьбу, вместо Крыма.
– Давай, – вздохнула Джейн. – А что такое негласный надзор?
– Дурацкая полицейская мера, существующая в России, – ответил Саша. – Это означает, что ты на плохом счёту у местных жандармов и они собирают сведения о тебе, но держат эту деятельность в тайне. Как эта тайна хранится, ты убедилась сама: дядя знает, что он под негласным надзором, от жандармского чина в Рязани. Жандармы в России обычно завалены доносами, но если донос поступил на человека, находящегося под негласным надзором, его выкидывают не сразу. Пошли.
* * *
Когда думаешь над чем-то очень важным для себя, то обычно замечаешь не так много. И все же Джейн запомнила в усадьбе немало интересного. К тому же она постоянно сравнивала Рождествено и Освалдби-Холл.
Заглянули в зимний сад. Подобное заведение Освалдби-Холла он явно превосходил размерами: пальмы здесь разрастались во всю высь, а мандариновых деревьев было столько, что оранжевые шарики и висели на ветвях, и валялись под стволами. Среди этой рощи была мраморная скамейка – маленький фонтанчик с ангелочком: сел и ощутил себя не в России или в Англии, а в Италии.
«Конечно, – с лёгкой завистью подумала Джейн, – у них нет никаких забот с обогревом. Приказал крестьянам съездить в лес, привезти несколько брёвен, порубить их на дрова, и никаких трат на уголь».
Кабинет Льва Ивановича при солнечном свете напоминал кабинет покойного дяди Хью: книг столько же, если не больше, только вместо газет были в основном журналы. Джейн заметила ещё одну особенность кабинета дяди Льва, роднившую его уже с папиным кабинетом: различные вещи, видимо, каждая со своей чудесной историей. Восточный кувшин из тусклой меди, обломок мраморной плиты с латинской надписью, погнутая сабля. По словам Саши, этой саблей юный дядя Лев рубанул французского кирасира, в том самом бою, в котором и заработал свой шрам.
Джейн не слушала Сашу. Она рассматривала картину, висевшую над письменным столом. На ней был изображён порт какой-то страны; приглядевшись к флагам кораблей и архитектуре портовых зданий, Джейн поняла, что страной предполагается Англия. По набережной гуляли леди и джентльмены, тут же слонялась группа матросов с приставшего корабля. Они курили трубки и входили толпой в таверну, построенную едва ли не на пирсе.
Ещё один корабль уходил в открытое море, прямо на закатное солнце. У края причала стояла юная леди и глядела вслед уходящему кораблю. Оттуда ей махали рукой.
– Саша, – спросила Джейн, – ты с детства мечтал побывать в Англии?
– Да, – улыбнулся тот. – Правда, ещё раз спасибо тебе, пока не удалось, но после войны постараюсь…
Появилась горничная и позвала к столу.
За завтраком Лев Иванович и его племянник опять начали спорить. Впрочем, как заметила Джейн, на этот раз Саша, скорее, соглашался. Джейн скучала. На этот раз она даже не могла отвлекаться на еду, так как после вчерашнего вкусного и обильного ужина есть не хотелось.
Саша пытался переходить на французский, дядя иногда его поддерживал. Поэтому Джейн скоро начала понимать, о чем говорят, а говорили о войне.
Зима, вроде той, что в Рождествено, придёт в Крым через месяц, объяснял Лев Иванович. Пусть она продлится там не больше двух месяцев, но осаждающей армии, не готовой к зиме, будет достаточно двух недель, чтобы вмёрзнуть в свои окопы. Тем более, по самым последним новостям, шторм на Чёрном море потопил возле Балаклавы целый транспортный флот англичан, и армия осталась без припасов на зиму.
– Зимой сносно воевать, лишь когда ты осаждён, если, конечно, запасся дровами и хлебом, – говорил Лев Иванович. – Все остальные виды операций – сущее мучение. Правда, Наполеонишка, в отличие от великого дяди, сам в Россию не прибыл. Но уважаемые мсье Канробер и Пелисье
[53] смогут письмами доказать своему, с позволения сказать, императору, что у него скоро не останется солдат расстреливать либералов на бульварах Парижа. Значит, придётся или снимать осаду, что маловероятно, или договариваться о мире. Будет восстановлен статус-кво, жаль только, пятьдесят тысяч душ зря ухлопали, не считая турок.
