– Герцог Брауншвейгский погиб.
– Я слышала.
– А еще лорд Хэй, сэр Уильям Понсонби…
– О Господи!.. – Анне вспомнился человек с мягкой улыбкой, подшучивавший на балу над суровостью ее мужа. – Какая трагедия! Я слышала, некоторые офицеры погибли в тех же парадных мундирах, в которых танцевали у герцогини.
– Да, это правда.
– Надо помолиться за них. После того бала у меня возникло чувство, будто нас что-то связывает с этими несчастными.
– Но есть еще одна жертва, связь с которой тебе воображать не придется. – (Анна выжидающе смотрела на него.) – Виконт Белласис убит.
– О Боже! – Она закрыла рот рукой. – Это точно?
У Анны все сжалось внутри. Отчего? Считала ли она в глубине души, что безумные надежды Софии могут осуществиться и дочь обретет счастье с лордом Белласисом? Нет. Анна знала, что это всего лишь пустые фантазии, но тем не менее… Какой ужас!
– Я вчера туда ездил. Был на поле боя. До чего же все это страшно.
– Зачем ты поехал?
– А как ты думаешь? По делам, разумеется, не для развлечения же, – ответил Джеймс, и ему стало неловко за свой саркастический тон. – Услышав, что Белласис в списке погибших, я попросил показать мне его тело. Это точно был он, так что – да, сомневаться не приходится. Как София?
– После бала ходит как тень, наверняка боится услышать ту самую новость, которую ты привез, – вздохнула Анна. – Думаю, надо сообщить дочери, пока она не услышала это от кого-нибудь другого.
– Я сам скажу ей.
Анна удивилась. Раньше Джеймс никогда не вызывался исполнять подобного рода обязанности.
– Может, лучше я? Я ведь как-никак ее мать.
– Нет, я сам скажу все Софии. А ты пойдешь к ней после. Где она?
– В саду.
И муж вышел, оставив Анну предаваться невеселым размышлениям. Вот, значит, как суждено было закончиться безумству Софии: не скандалом, а горем. Девушка витала в облаках, предавалась пустым фантазиям, и Джеймс потакал ей, но теперь этим мечтам предстояло обратиться в пыль. Теперь они уже так никогда и не узнают, кто был прав: София, убежденная в благородных намерениях Белласиса, или же Анна, считавшая, что виконт воспринимает ее дочь как прелестную куклу, с которой можно поиграть, пока войска расквартированы в Брюсселе. Анна подошла к окну и села на скамью. Внизу был разбит так называемый регулярный парк: этот стиль еще любили в Нидерландах, хотя англичане от него уже отказались. Когда отец вышел из дому, София сидела на скамейке возле посыпанной гравием дорожки, а рядом лежала так и не открытая книга. Подойдя поближе, Джеймс заговорил с дочерью, присел около нее и взял за руку. Какие он выберет слова? Судя по всему, Джеймс не торопился, сперва мягко поговорил с Софией о чем-то постороннем, и только потом девушка вдруг вздрогнула, словно от удара. Тогда Джеймс обнял ее, и она зарыдала. Что ж, по крайней мере, муж проявил деликатность, он умел быть таким, когда сообщал ужасные вести.
Позже Анна спрашивала себя: почему она тогда была так убеждена, что на этом вся история и закончилась? Но на прошлое мы глядим через призму времени, сквозь которую все видится совершенно иначе. Анна встала. Пора было спуститься вниз и утешить дочь, которая очнулась от прекрасных грез и очутилась в жестоком мире реальности.
2. Случайная встреча
1841 год
Экипаж остановился. Анне показалось, что и минуты не прошло с тех пор, как она села в него. Чтобы проделать путь от Итон-сквер до Белгрейв-сквер, вообще не стоило запрягать лошадей; будь ее воля, она бы прошлась пешком. Но, конечно, в таких делах сама она ничего не решала. Никогда. Через секунду форейтор уже оказался на земле, открыл дверь и подал госпоже руку, чтобы помочь ей преодолеть ступеньки. Анна сделала глубокий вдох, чтобы успокоить нервы, и встала. Роскошный особняк, куда она приехала, принадлежал к классической разновидности домов, которые прозвали свадебными тортами. За последние двадцать лет их было немало возведено в новом элитном районе под названием Белгравия, о чем Анне Тренчард было известно лучше прочих. Ее муж вот уже четверть века вместе с братьями Кьюбитт строил здесь, на площадях, проспектах и полукругом изогнутых улицах, частные дворцы для состоятельных англичан, попутно заработав на этом немалое состояние и себе.
До нее в дом впустили двух женщин, и сейчас лакей выжидающе стоял, держа дверь открытой. Оставалось только подняться по ступеням и войти в просторный, огромный, как пещера, холл. Там гостей ждала служанка. Анна отдала ей накидку, но капор на голове оставила. Она уже привыкла к тому, что ее принимают люди, с которыми она едва знакома, и сегодняшний визит не стал исключением. Свекор хозяйки, покойный герцог Бедфорд, был в свое время клиентом Кьюбиттов, и Джеймс, муж Анны, немало поработал на него, возводя дома на Рассел-сквер и Тэвисток-сквер. В последнее время Джеймс упорно старался выдавать себя за аристократа, который лишь волею судеб оказался на службе у Кьюбиттов, и иногда это у него получалось. Он даже сумел подружиться, хотя и не слишком близко, с герцогом и его сыном, лордом Тэвистоком. Жена последнего, леди Тэвисток, всегда была фигурой незаметной, но очень важной, поскольку служила камер-фрейлиной у молодой королевы, и за несколько лет они с Анной перебросились лишь парой светских фраз, однако, по представлениям Джеймса, этого было достаточно, чтобы поддерживать отношения. Когда старый герцог скончался и новому потребовалась помощь Тренчарда, чтобы продолжать строительство в лондонских владениях Расселов
[4], Джеймс обмолвился, что Анне хотелось бы побывать у герцогини на «послеобеденном чае» – посмотреть, что это за новинка, о которой так много говорят, – и приглашение не замедлило себя ждать.
Нельзя сказать, что Анна Тренчард не одобряла попыток мужа взобраться на вершину общества. Во всяком случае, она к ним привыкла. Она видела, какое удовольствие доставляет Джеймсу это занятие, – или, скорее, Джеймс сам себя убедил, что оно доставляет ему наслаждение, – и не мешала его мечтаниям. Просто Анна не разделяла амбиции супруга, ни сейчас, ни в Брюсселе тридцать лет назад. Она прекрасно отдавала себе отчет в том, что женщины, которые приглашают их к себе, всего лишь исполняют повеления своих мужей, а те отдают соответствующие распоряжения на всякий случай: вдруг Джеймс в будущем сможет оказаться полезным. Раздавая роскошно оформленные приглашения на балы, обеды и ужины, а теперь вот еще и на новомодное чаепитие, все эти люди намеревались, играя на снобизме Тренчарда, обратить его признательность себе во благо и извлечь пользу. Джеймс сам по себе был им глубоко безразличен и интересовал их разве что как возможный источник дохода. Анна прекрасно понимала, что муж сам поставил себя в такое положение, но, раз он того хотел, подыгрывала ему. Ее задачей было переодеваться четыре-пять раз на дню, часами сидеть в просторных гостиных с неприветливыми дамами, после чего снова возвращаться домой. Она уже свыклась с таким образом жизни. Ее больше не пугали лакеи и роскошь, которая год от года хотя и становилась все более помпезной, но по-прежнему не производила на нее впечатления. Анна воспринимала эту жизнь философски, просто как один из способов вести дела. Вздохнув, она стала подниматься по широкой лестнице с позолоченными перилами. На верхней площадке висел портрет кисти прославленного портретиста Томаса Лоуренса: на нем в полный рост была запечатлена хозяйка дома, одетая по моде эпохи Регентства. Возможно, то была копия, вывешенная, чтобы произвести впечатление на лондонских гостей, а оригинал тем временем спокойно хранился в Уоберне
[5].
