– Пойду, пожалуй, лягу. Завтра предстоит тяжелый день.
Его печаль облаком висела в воздухе. Каролине мучительно хотелось рассказать мужу новость – теперь, когда она во всем убедилась. У Эдмунда остался сын! Им снова есть кого любить!
– Дорогой! – Перегрин обернулся. Каролина некоторое время молчала, а потом тепло произнесла: – Хороших снов. Может быть, наутро все покажется тебе иным.
Джеймс Тренчард боялся завтрашнего дня. Да и послезавтрашнего тоже. Ведь в любой момент мог разразиться скандал. «Словно тикают часы, приближая Судный день, – подумалось ему, пока он лежал в постели, вперив взгляд в изящный белый карниз. – Или же как будто вот-вот разорвется граната». Неудивительно, что Джеймсу не спалось. Он лежал вот уже целый час, прислушиваясь к тишине. Анна тоже не спала. Она неподвижно лежала рядом, повернувшись к мужу спиной. Джеймс чувствовал ее напряжение.
Домой приехали в молчании. Джеймс сразу исчез у себя в комнате, Анна выгуляла собаку, потом вернулась в спальню. Она и всегда была не слишком словоохотлива, но сейчас даже Эллис удивилась воцарившейся в комнате тишине. Вежливые попытки служанки вызвать хозяйку на разговор о приеме у леди Брокенхёрст успеха не имели, и Эллис постаралась побыстрее закончить работу и уйти. Когда появился Джеймс, Анна уже лежала в постели, плотно закутавшись в одеяла, и притворялась спящей. Собака свернулась у нее на руках. Тренчард некоторое время постоял босиком и в ночной сорочке, прикидывая, не вернуться ли в свою роскошную спальню – такое за сорок лет брака он проделывал всего несколько раз. Но потом все же забрался в постель, задул свечу со своей стороны и лег на спину, с широко открытыми глазами. Не было смысла уклоняться от столкновения, которое неминуемо должно состояться, поскольку в их мучениях каждый винил другого. Оба кипели гневом, негодовали на скрытность и вероломство друг друга.
– Чарльз наверняка все знает, – наконец сказал Джеймс, не в силах дольше хранить молчание.
– Нет, не знает!
Анна села на кровати, испугав задремавшую Агнессу. Свет газовых фонарей с улицы обрисовывал в темноте профиль мужа. Анне порой недоставало полной тьмы ночного города времен ее юности. Этот вездесущий тусклый свет погрузил мир в постоянные сумерки. Но зато теперь в Лондоне стало безопаснее, что, конечно, не могло не радовать.
Однако Джеймс продолжил развивать свою мысль:
– За ужином леди Брокенхёрст посадила его рядом с собой. Справа. Все заметили, включая и семью Белласис. Это все равно что пропечатать в «Таймс». Она явно стремилась привлечь к Чарльзу внимание в расчете сделать тайну всем известной, зачем еще бы это ей понадобилось? Если мальчик до сих пор не знает правды, то узнает буквально через несколько дней, а то и часов.
– Как долго ты поддерживаешь с нашим внуком отношения? – спросила Анна.
– Откуда тебе известно, что леди Брокенхёрст ничего ему не рассказала? – продолжил Джеймс, не посчитав нужным ответить. – По какой еще причине он мог получить приглашение? Нет, наверняка он знает правду. Таких людей, как Чарльз Поуп, не приглашают на частные приемы в Белгравии разделить трапезу с половиной пэров Англии. Такие люди, как Чарльз Поуп, не сидят рядом с леди Брокенхёрст. Юноши вроде него просто не имеют возможности познакомиться с титулованными особами. При обычных обстоятельствах графиня Брокенхёрст даже не удостоила бы Чарльза Поупа вниманием, не говоря уже о том, чтобы пригласить его за свой стол!
Джеймс тоже сел на кровати, повернувшись к жене, и его голос становился все громче и громче.
– Не кричи! – прошипела Анна.
Оливер и Сьюзен спали прямо над ними. Кьюбитт заложил в потолки домов раковины, чтобы шум не проходил между этажами, но все же промежуточный слой был не настолько толстым, чтобы полностью заглушать все звуки.
– А что касается этой чуши, что она якобы собирается вложить деньги в его дело…
– Почему чуши? Ты же вложил. Ты уже несколько месяцев поддерживаешь Чарльза, – отнюдь не примирительным тоном заметила Анна.
– Я мужчина. У леди Брокенхёрст нет денег. По крайней мере, денег, которыми она могла бы распоряжаться без разрешения мужа. А с какой стати Перегрин вдруг будет давать деньги не пойми кому и зачем? Нет, поверь мне: все это вздор и пустая болтовня, и дело закончится гибелью семейства Тренчард!
Джеймс недаром преуспел в свободной, не скованной правилами и условностями атмосфере военного Брюсселя. Когда нужно было сыграть грубо, он именно так и поступал. Он все еще оставался сыном рыночного торговца и умел постоять за себя. И сейчас это умение понадобилось Тренчарду. Ведь все, за что он боролся и чего добился, грозило вот-вот рухнуть стараниями его жены. Не чужих людей, а его собственной супруги.
– Я просто не могла допустить, чтобы леди Брокенхёрст продолжала считать себя и мужа последними в роду, – сказала Анна, разгладив вокруг себя простыни.
– Подумаешь! Они же считали так двадцать пять лет. Могли бы и привыкнуть! – Лицо мужа снова побагровело. Дав волю гневу, Джеймс уже не мог его обуздать. – И что в результате изменилось? Чарльз не может иметь к их семье ни малейших претензий. У него нет никаких прав. Поуп незаконнорожденный, и, боюсь, он вряд ли будет тебе благодарен за то, что ты сделала этот факт общественным достоянием!
– Лорд и леди Брокенхёрст имели право узнать о том, что у них есть внук.
– Так вот, значит, зачем они нас пригласили? – спросил Джеймс. – Да?
Анна молчала, ибо не видела никакого смысла продолжать беседу. Однако муж не успокаивался:
– Чтобы мы смотрели, как леди Брокенхёрст водит перед нами Чарльза, а мы даже не можем с ним поговорить? Она решила нам отомстить?
– Ты вполне мог с ним поговорить. Вы же старые друзья. – Голос Анны был холодным как лед.
– И разумеется, его появление на вечере не было для тебя сюрпризом. Так?
– Так, – не без облегчения призналась Анна. – Да, я знала, что Чарльз там будет. И ты ошибаешься, если думаешь, что я вытерплю хоть слово упрека. Позволь заметить, что ты сам заслуживаешь обвинений ничуть не в меньшей степени.
– Я? – подскочил Тренчард. – Да я-то что сделал?
– Ты поддерживал связь с нашим внуком, ты встречался с ним, ты даже работал с ним вместе, и тебе не пришло в голову, что об этом стоит рассказать мне, твоей жене, матери женщины, которая его выносила!
Голос у нее дрогнул. Она это слышала, но, как ни старалась казаться сильной и решительной, слезы продолжали рваться наружу.
– Ты разговаривал с мальчиком. Прикасался к нему. И ничего мне не сказал. Я больше двадцати лет жила в неведении, каждый день гадая, как Чарльз выглядит, какой у него голос, а ты познакомился с ним, не ставя меня в известность. Не было дня, когда бы я не пожалела о своем решении отдать его в чужую семью. Я лишилась нашего дорогого внука, потому что ты боялся получить меньше приглашений на обеды, если мы будем воспитывать его сами. А теперь ты обманываешь меня. Это низко, просто отвратительно!
